Йозефик уперся лбом в стену и опустил руки. Его бессильные всхлипывания и скрежет зубов тонули в какофонии явно нечестивого веселья, наполнившей недоступный городок. Из бездны отчаяния вир Тонхлейна вывел раздавшийся у ручья громкий плеск. Он побежал обратно к ручью и нашел именно то, на что рассчитывал, – сливную трубу канализации. Она была выложена из позеленевшего темного кирпича и источала лютейшую вонь. Однако, несмотря на свою отвратность, запах не имел ничего общего с пищеварением.
Зарево салюта периодически озаряло вход в тоннель, но внутрь попадать не рисковало. Подземная тьма была непоколебима. Лезть туда без света было бы полным безумием, поэтому Йозефик вернулся на хозяйственный двор и устроил больше похожую на погром ревизию, в результате которой стал обладателем медной газолиновой лампы. Большой удачей было то, что рядом с ней лежала захватанная коробка спичек. Бережно прижимая к груди лампу, Йозефик вернулся к темному канализационному зеву. Свет первой зажженной спички пугливо дрожал под напором вываливающегося из города воздуха. Молодой человек зажег лампу, и ее мягкое подрагивающее свечение лишь усилило его тревогу. Огонек лампы был красным.
Особо привередничать было некогда. Йозефик с тоской глотнул относительно свежего воздуха и нырнул в тоннель. Высота прохода позволяла двигаться хоть и на своих двоих, но зато только согнувшись в три погибели. Красное свечение фонаря превращало темные пятна плесени на стенах в пугающие кровоподтеки и разбрасывало по стенам уродливые багровые тени. С каждым шагом воздух густел и, казалось, уже полностью состоял из сплошной отвратительной вони. Легкие наполнялись странным жжением. Щипало глаза. Сердце начало долбиться на волю из груди этого шального дурака, который упрямо продолжал шлепать по комковатой жиже. Йозефика начало шатать от стенки к стенке, лицо побагровело, а уши запылали огнем. Душу его наполнила злая радость.
Вдруг из небольшой незаметной трубы на потолке на него вылилась какая-то липкая теплая дрянь. Она покрыла его с ног до головы, выбила из рук фонарь, не преминувший использовать возможность потухнуть, и последний свой комок расположила прямо на его шляпе. Еле-еле справляясь с тошнотой, Йозефик нашарил среди теплых ошметков лампу и где-то с пятой попытки зажег. В алом свете ему предстало ужасающее зрелище. Вывалившаяся на него дрянь оказалась грудой бледно-серых, отчасти синюшных крысиных голов. Точнее, того, чем будут крысиные головы, если их долго-долго варить, а потом еще и дать этому вареву протухнуть. Изувеченные, покрытые осклизлой плотью черепа, зубы, выскочившие из своих гнездышек и размазавшиеся вместе с деснами по всей поверхности, выглядели, мягко скажем, неприятно. Йозефик заорал и вжался в стену. Почти теряя сознание от омерзения, он стряхивал с себя изуродованные крысиные головы, которые разваливались в кашицу между его пальцами, и только лишь мелкие крысиные зубки оставались целы.
Неизвестно, как долго бы он приводил себя в порядок и собирался с мыслями, если бы сверху не поступила новая порция кошмарной мерзости. Тогда его испуг сменился злостью на тщетность трудов. Он снова зажег фонарь и, грязно ругаясь, пошлепал дальше. Теперь он не обращал внимания на покрывающие его с ног до головы ошметки крыс, только иногда вытирал ставшие невероятно липкими руки о штаны.
Наконец, миновав несколько уходящих в сторону тоннелей, в которые он не рискнул сунуться, Йозефик добрел до старой ржавой лестницы, упиравшейся в люк. Отверстие в люке периодически освещалось вспышками салюта. Йозефик поставил фонарь на дно трубы, но тот начал медленно тонуть и заваливаться набок. Тогда, откинув всякую брезгливость, он наскреб кучу отвратительной грязи и водрузил на нее лампу.
– Маяк «Крысиная надежда», – усмехнулся он.
Перед тем как подниматься на поверхность, Йозефик проверил, в порядке ли револьвер. В красном свете фонаря и кусках крысиных черепов тот смотрелся до дрожи аутентично. Из ствола с ленивым чавканьем вылез комок канализационной дряни. Настало время проникнуть в стан врага и вырвать из его безумных лап Сьомирину.
По лестнице лезть оказалось неимоверно трудно. Надышавшись канализационных миазмов, Йозефик с трудом сохранял вертикальное положение. Его сильно раскачивало, а ноги не желали становиться на ступеньки с первого раза и настойчиво намекали на желание отняться. Верхняя часть колодца скрывалась в темноте, так как свет сильно запачканной лампы туда не дотягивался. Последнюю часть подъема пришлось преодолевать на ощупь. Йозефик понял, что достиг люка, когда со всего маху треснулся об него темечком. Грязное ругательство отправилось гулять в канализацию.
Прежде чем выбраться во двор-колодец, лишенный всяких окон, Йозефик намучился с люком: несколько раз прищемил пальцы, утрамбовал шляпу на голове и ушиб плечо. Поэтому, когда молодой человек выкарабкался на поверхность, он с выражением обреченной злобы на пунцовом от натуги и удушья лице швырнул тяжеленный люк об стену. Люк этого не заметил и не извинился. Йозефик несколько раз топнул по нему, плюнул в сердцах и ушел, слегка раскачиваясь, под арку.
Улочка, на которую он попал, освещалась ярко-алыми фонарями. Она была прочно зажата между домами-поганками, крыш которых не было видно из-за многочисленных балконов, заросших цветами, пустыми банками и одинокими лыжами. Пение и музыка приносились на нее недостойным доверия эхом, однако даже в несколько искаженном виде они уже не казались звуковым сопровождением исступленной пляски из седого прошлого, как это было за стенами поселка. Но все же Йозефик не заметил разницы. В его ушах барабанил обезумевший пульс, и ему все казалось исступленной пляской.
Тяжелой поступью он двигался вдоль стен, оставляя на них грязный след из фрагментов крысиных голов. Револьвер он держал наготове, впрочем, при всем своем желании не смог бы выпустить его из руки, так как рукоятка намертво прилипла к ладони.
Йозефик чувствовал себя крайне дурно. У него кружилась голова, путались ноги, горела морда, и перед глазами все плясало и скручивалось. В общем, путешествие под землей не прошло для него даром. Вспышки фейерверков заставляли самые безобидные предметы швыряться по стенам кошмарными тенями, и молодой человек, чье душевное равновесие было нарушено первой поставкой крысиных голов, противно вскрикивал в такт залпам салюта.
К счастью, на его пути не попадалось чудовищных обитателей этого богохульного города. Даже кошек и собак не было видно. Ну еще бы, ведь их должны были сожрать задолго до крыс, как решил молодой человек. Голова Йозефика функционировала все хуже. Он периодически забывал, где он, кто он, зачем он сюда пришел и даже свой почтовый индекс. Иногда только его глаза принимали более-менее осмысленное выражение и тогда он шептал:
– Сьомирина, пс-с-ссы…
На его пути попалось крохотное уличное кафе, перед которым стояли столики с окровавленными зонтиками. Повсюду были разбросаны чьи-то потроха. За одним из них сидела тварь в пышном красном платье с двумя своими маленькими ублюдками. Их губы и руки были измазаны кровью. На столе стояла миска, из которой торчал до боли знакомый хвост, покрытый пятнами еще не застывшей крови.
Йозефик пошел вперед на негнущихся ногах и захрипел:
