Но старики ничего не слышали. Они даже не делали никакого усилия, чтобы что-то расслышать. С совершенно отсутствующим видом они смотрели на этих молодых людей. Юкико повернулась к мужу, одними глазами спросила — Что делать?
«Мать, посмотри-ка какие у нас теперь красивые соседи», — вдруг сказал старик. При этом он сказал это так, как будто бы разговаривал сам с собой. Но старуха ничего не слышала. «Мы старые и глухие, можете думать, что нас и нет вовсе. Но нам хорошо на вас смотреть, поэтому прятаться мы не станем».
Китиро с Юкико послушно кивнули.
Услышав родной голос, коршуны закружили над крышей. Их крики были нежны.
Китиро встал. «Они еще не поели. Поэтому и вернулись. Пойдем отсюда, не станем мешать».
Кавабата Ясунари. Воробьиное сватовство.
Он вдруг оценил по достоинству красоту жертвенного акта, когда ты преподносишь всего себя кому-то другому. И это был он. Он, который уже так привык к уютному одиночеству. Он уяснил, что в жертвенности заключено благородство. Он почувствовал удовлетворение от того, что является всего лишь зернышком, предназначение которого заключается в том, чтобы передать из прошлого в будущее жизнь того, кого мы называем человеком. Он был полностью согласен с тем, что принадлежность к человечеству мало в чем по своей сути отличается от принадлежности к минералам и растениям в том смысле, что ты — лишь сучок в борту корабля Жизни, который обречен на плавание в океане Космоса, и твое бытие ничуть не ценнее бытия других животных и растений.
— Ну как?
Его старшая двоюродная сестра раскрутила серебряную монетку на туалетном столике. Потом прижала ее ладонью, серьезно взглянула на брата. Он остановил свой меланхоличный взгляд на ее белой руке. Потом радостно воскликнул:
— Пусть будет «орел»!
— «Орел»? Только мы с тобой должны решить, что этот «орел» будет значить. Ну, например, что ты на ней женишься. Или, наоборот, не женишься.
— Женюсь!
— Ну вот, «решка»…
— Неужели?
— Только это и скажешь?
Брат с сестрой рассмеялись. Сестра бросила на пол фотографию девушки и вышла из комнаты. Сестра была женщиной смешливой. Ее чистый смех доносился до него еще долго. Заслышав его, все мужчины, которые находились рядом, начинали ревновать ее.
Он поднял фотографию. Хорошо было бы на ней жениться, раз они так любят друг друга. А ведь сколько еще в Японии девушек, за которых их судьбу решают отцы и старшие братья! Девушка была прекрасна. Вот только сам он был отвратителен и потерян — он открыл в себе такое, на что и смотреть было противно.
«Когда принимаешь решение, на ком тебе жениться, — в любом случае это лотерея. Можно и монетку бросить». Когда сестра сказала это ему, он испытал высокую радость: монетка под ее белой ладонью решит его судьбу. Но теперь он понял, что сестра просто дурачила его. Взгляд его упал на дно ручья, который струился возле веранды. Он решил попросить у воды показать ему лицо той, что станет его женой, если, конечно, ему не суждено взять в жены ту девушку на фотографии. Он верил: человек способен видеть сквозь пространство и время. Настолько он был одинок.
Он уставился в воду. И тут в его поле зрения упал коричневый комок, подброшенный ему Богом. Это сорвались с крыши два воробья, сцепившихся в любовном порыве. Они коснулись крылышками воды и разлетелись. Он понял это божественное откровение. «Вот оно что», — прошептал он.
Рябь успокоилась. Он продолжал смотреть на воду. Его сердце стало таким же зеркально гладким, как эта вода. В нем ясно отразился воробышек. Он чирикал. Смысл его чириканья сводился к следующему. «Ты настолько потерян, что покажи я тебе лицо той, кому назначено быть твоей женой в этой жизни, ты вряд ли поверишь. Покажу-ка я тебе ту, которая станет твоей супругой в жизни будущей».
Он сказал птичке: «Спасибо тебе. Если мне положено переродиться воробьем и взять тебя в жены, тогда я женюсь на этой девушке в жизни нынешней. Тот, кому довелось увидеть будущее, не должен бояться настоящего. Спасибо тебе, моя жена из будущего, что ты стала моей свахой».
Посмотрев просветлевшим взглядом на фотографию, он ощутил величие Бога.
Кавабата Ясунари. Сорока.
Мой старинный приятель пришел ко мне со своими двумя зимними пейзажами. Мы сидели в гостиной и мирно беседовали. Вдруг приятель вскочил с места, выбежал на выходившую в сад веранду и закричал: «Смотри скорее, сорока!»
Мне показалось это странным, и я дважды переспросил его. «Сорока, говоришь? Вроде бы у нас в Камакура никаких сорок не водится», — подумал я с сомнением. Впрочем, товарищ мой частенько выезжал на этюды за город и в птицах понимал хорошо. Может, он был и прав, но только я все равно сомневался. На самом-то деле про сорок я знал только то, что старые поэты частенько обращали на них свое внимание. Ведь и легенда такая есть — будто бы седьмого июля, ночью, на небе встречаются две влюбленных звезды — Пастух и Ткачиха: через Млечный Путь они переправляются по мосту, состоящему из этих самых сорок.
В общем, эти самые сороки или уж не знаю кто, стали прилетать чуть не каждый день. А в первый раз мы видели их через несколько дней после седьмого июля.
Может, мой друг и ошибся, но только теперь я всякому гостю говорил: «А вы знаете, к нам в сад сороки прилетают». Будто бы и вправду намеревался предъявить настоящую сороку.
Когда мой друг сказал про сорок, я оставался на своем месте в гостиной и никаких птиц не видел. Но все-таки сказал: «Сколько их там? Штук шесть-семь? Они часто сюда прилетают. До десятка насчитывал». Я так и не пошел на крик товарища. Что мне на них смотреть-то? Эка невидаль… Да и смотреть мне на них было совсем неинтересно. Эти сороки гораздо больше интересовали меня в качестве литературного факта. Потому что именно в качестве такового они и укоренились в моем сознании. Но только теперь, когда слово «сорока» было произнесено вслух, эта птица стала для меня чем-то другим. Многие слова обладают такой силой. Вот и сейчас так: услышал товарища, и вся старая поэзия ожила передо мной. Будто ручеек зажурчал.
Вообще-то, эти птицы залетали в мой сад часто. И я к ним попривык. Своих домашних я часто спрашивал, как они называются, но вразумительного ответа получить не мог. Я не знал их названия, но все равно ждал, когда они прилетят. Мне хотелось, чтобы они прилетали и через год, и через два… Они прилетали стаей — до десяти штук. Слетали с деревьев на землю, искали себе прокорм. Я бы и сам дал им чего-нибудь, но не знал, что им нужно.
Мой дом располагался неподалеку от громадной статуи Будды, возвышающейся под открытым небом. Позади дома нависала гора, за ней высилась еще одна и еще одна. Оттуда и прилетали птицы в мой сад. Были и перелетные, были и такие, что никогда не покидали гору. Коршуны, камышовки, совы… Ну, и, конечно, воробьи. Я узнавал их по пению, и это пение мне очень нравилось. Вот камышовки запели — снова весна. Вот вы снова здесь. Хорошо…
