После этой пламенной речи мыши набрались смелости и разбежались кто куда. Некоторые особо изысканные особы, которые проживали раньше в домах аристократов, сложили на прощанье неуклюжие стихи.
Ну, например, такие:
За кошкой,
Что ловит мышь,
Тенью встала собака.
Вот и охотник
Сам жертвою пал.
Или вот такие:
Недолго жить
Осталось в этом мире…
В последний путь
Беру воспоминанья, в которых
Кошки след простыл.
Или же вот такие:
Только пискнешь —
Навострятся ушки у кошки,
Глаза засияют.
О, этот страшный
Блеск зрачка!
Монах решил никому не рассказывать об увиденном им во сне, ибо побоялся, что его сочтут выжившим из ума. Но видения были столь ярки, что он все-таки поведал о мышах и кошках своему близкому другу, который нашел рассказ подвижника весьма забавным. В любом случае, как это и явствовало из вещих снов монаха, количество мышей в домах заметно уменьшилось. Уменьшилось и число краж, мыши больше не резвились по матрасам.
Со времен древних и до дней нынешних люди всегда испытывали чувство благодарности, когда общественный порядок поддерживался на должном уровне. С мудрым правителем и зажиточным народом счастье навечно поселяется в домах, а сердца наполняются радостью.
Про собаку канцлера и гадателя Сэймэя
[8].
Давным-давно это было… После того как канцлер Фудзивара-но Митинага
[9] воздвиг храм Ходзёдзи, он ежедневно посещал его. Поскольку имел он любимую белую собаку, то и она неотлучно находилась при нем.
И вот однажды по обыкновению взял ее Митинага с собой. На обратном пути, когда приблизились они к воротам усадьбы, бежавший впереди пес вдруг завертелся на месте и преградил дорогу. Митинага удивился, сошел на землю и попытался пройти. Но пес схватил его за полы одежд и дальше не пускал. «Наверное, есть тому причина», — решил Митинага, велел принести себе сидение и послал за гадателем Сэймэем. Сэймэй явился незамедлительно.
«В чем дело?» — спросили его. Сэймэй поколдовал и ответил: «Здесь на дороге закопано нечто злодейское. Эта вещь заговорена против вас и если вы перешагнете через это место, будет беда. Собака же знает божественное — вот она и предупредила вас». Митинага спросил: «Где же зарыт этот предмет? Найди мне его!» — «С легкостью», — ответил Сэймэй. Поколдовав, он указал место: «Здесь!»
Стали копать там, где указал Сэймэй. Когда разрыли землю на пятнадцать вершков вглубь, добрались до предсказанного. Это были два глиняных горшка, связанные крест-накрест желтой бумажной бечевой. Развязали бечеву, посмотрели в горшки — нет ничего. Только на дне одного из них киноварью начертан некий знак. «Кроме меня, — сказал Сэймэй, — никто таким колдовством не владеет. Разве что монах Дома смог додуматься. Сейчас выясним».
Сэймэй достал из-за пазухи лист бумаги, сложил из нее «птичку» и, произнеся заклинание, подбросил вверх. Тут бумажная птичка вдруг превратилась в белую цаплю и полетела к югу. «Следите за тем, где усядется цапля», — велел Сэймэй слугам. Птица же провалилась внутрь ветхого дома с двустворчатыми воротами. Этот дом стоял на перекрестке Шестой улицы и переулка Мадэ. Хозяином дома оказался престарелый монах Дома. Его схватили, приволокли к Сэймэю, стали пытать — зачем колдовством занялся? Тот ответил: «Меня попросил о том князь Акимицу, его еще левым министром Хорикава кличут». Сэймэй сказал: «Вообще-то за такие дела ссылать положено, но только вижу я, что ты не виноват. Впредь больше так не делай». После этого Дома отправили в его родную провинцию Харима.
А дело было в том, что князь Акимицу после смерти превратился в гневного духа и стал насылать напасти на Митинага. Оттого покойного Левого министра и прозвали Гневным духом.
А Митинага с тех пор привязался к своей собаке еще больше.
Кавабата Ясунари. Черный пион.
«Кличка — Черный Пион. Отец — Телий. Мать — Тин. Место рождения — город Токио, район Акасака-Аояма, квартал № 5, дом № 15, дом Ватанабэ Юкико».
— Почему это белую собаку назвали Черным Пионом?
— Из-за ушей. Посмотри внимательно. Видишь? У него левое ухо похоже на черный пион.
— Ну-ка?
Он приподнял щенячью мордочку. Щенок стал карабкаться по груди. И вдруг стал лизать его в губы.
— Смотри-ка, какая умненькая. Первым делом до мужских губ добралась. Да ты прямо развратница какая-то.
— Это мальчик.
— Мальчик?
Юкико зарделась. Он вспомнил, как она целовала его. И теперь щенок, который своим шершавым языком прикоснулся к его губам, показался ему симпатичным.
«Я специально не стала писать, что это мальчик!» — сказала она, вновь доставая свидетельство о рождении из пакетика, привязанного к ошейнику. «У него прекрасная родословная», — сказала она и осеклась. Потому что у сына, которого она родила от этого мужчины, такой родословной не было. «Какая разница — мальчик это или девочка? Пусть это будет просто счастливая собака. Поэтому я не стала указывать пол. Понимаешь, Пиончик?»
— Ухо у него, может, и правда на пион смахивает. Только у твоего Пиона всего один лепесток.
— Что же, тогда у него ушко на пион и не похоже вовсе?
— Да, имя у него славное. Только одним махом его не выговоришь. Черный Пион, Черный Пион… Не выговаривается. «Черный» здесь как-то ни к чему. Может, просто Пион?
— Пиончик, Пиончик!
— Да не Пиончик, а Пион-Пион!
— Ну что, возьмешь его?
— Возьму, что поделаешь. Мы же уже подобрали двух бездомных дворняг. Сейчас спят, наверное, под верандой. Недавно жена пошла в табачную лавку, ее еще такая чистенькая старушка держит. А собаки за женой тоже увязались. А старушка ей и скажи: какие симпатичные, вы уж, мол, обращайтесь с ними по-человечески. А жена и говорит: я их каждый день кормлю. Старушка тогда ей поклонилась, спасибо, говорит. Тут и другая бабушка из-за прилавка вышла, стоят обе и кланяются. Оказывается, хозяин собак этих бросил, когда в Камакура переезжал. А они тут по помойкам слонялись. Грязные, худые, глаза злыми стали и жалкими. Их отовсюду гоняли. И другие бездомные собаки тоже их не жаловали. У них ведь в стае свои порядки. И все они на наших собак скалились. А когда мы их к себе взяли, то им на улицу уже и не выйти стало. Мальчишки стали в них камнями бросаться. С самыми отпетыми жена чуть не подралась. А та старушка из табачной лавки тоже жалела их, вот потому и растрогалась.
