— Помните, мы с вами говорили, хотели обсудить мой неофициальный визит. Но возникли некоторые обстоятельства… Меня неожиданно пригласил сёгун. Я так хотел с вами встретиться, но пару дней назад я должен был быть у сёгуна. Прошу прощения, что еще не был у вас. Я непременно навещу вас дома.
Уцуномия хотел снова забраться на коня, но тут появились Кэйга, Усугумо, Харусамэ и еще с десяток куртизанок:
— Что вы, это невозможно! Только появились и тут же собираетесь нас оставить!
Они вцепились в рукава Уцуномии и потащили его в дом. Делая вид, что сопротивляется, Уцуномия вошел в гостиную. Только сейчас Уцуномия понял, как стыдно то, что он сейчас делает, он не ожидал ничего подобного. Как бы ему хотелось сейчас оказаться на месте какого-нибудь торговца сельдью на улице столицы! Ему было даже страшно представить, что еще могло быть у Эмина на уме.
Хозяин внимательно наблюдал за Уцуномия, и решил, что хотя тот был самураем из далёкой провинции, но все же он хорошо сложен, и вполне походит на столичного жителя. Хозяин поставил черную лаковую чарку на лаковый, покрытый золотой пылью, поднос.
— Господин Уцуномия, выпейте чарку. А если желаете какую-нибудь из девушек — передайте чарку ей.
Уцуномия взял полную чарку и осмотрелся. Которая из девушек Кэйга, та, что иссушила его сердце? Все куртизанки были так же красивы, как Кэйга. Конечно, он-то влюблен в Кэйга, но девушек так много, и каждая из них кажется той самой. «Протяну чарку и наверняка ошибусь. А если уж ошибусь, точно стану потом всеобщим посмешищем!» Расстроенный этой мыслью, он посматривал то на одну девушку, то на другую, и в конце концов протянул чарку той, что была самой уверенной. И это оказалась Кэйга. Кэйга с интересом взглянула на него.
— Восхитительная чарка, не правда ли, — сказала она, подняв чарку и несколько раз повернув ее.
Остальные девушки с завистью смотрели на Кэйга, некоторые вышли из комнаты, а те что остались, стали на все лады расхваливать ее.
В это время Эмина сказал:
— Господин Уцуномия, когда темнеет, на улицах столицы становится неспокойно, не желаете ли направиться к себе, а уж завтра снова прийти сюда?
— И вправду, я так много выпил сакэ, что забыл о времени, пора уходить. Прощайте, — ответил Уцуномия и ушел в свой дом.
Вскоре пришел и Эмина.
— А ты совсем неплохо изобразил князя. Уж теперь вечером Кэйга обязательно придет к тебе. Ты должен приготовить комнату как то следует. Смотри, чтобы все эти люди, которые якобы тебе служат, не начали говорить, когда их не спрашивают, что-нибудь вроде «Пропала моя сегодняшняя торговля, всю выручку потерял!» Стыда не оберешься. Да и сам, что-нибудь такое скажешь во сне и покажешься ей грубияном! — предупредил Эмина и ушел.
Как они и думали, лишь только спустились сумерки, Кэйга пришла в дом мнимого князя. Они стали развлекаться. Кэйга думала: «Что-то тут странно. Ведь Уцуномия — князь, но он совсем не такой человек, как я про него слышала. Детей не видно, в комнате он один, грубый какой-то. Слуги говорят громко голосами, будто они — ровня хозяину. Очень странно». Она лежала без сна, обдумывая то, что увидела. Уцуномия же, напившись сакэ, как только пришла ночь, тут же заснул, широко зевнул во сне и сказал: «Эй, подходи, покупай сельдь иваси. Беги сюда, не жалей ноги, лучшая сельдь-иваси у Гэндзи-обезьяны из Исэ с побережья Акоги!»
Тут Кэйга все поняла. «Так вот в чем дело! Недаром все это с самого начала показалось мне странным! Не иначе, как я дала клятву торговцу сельдью! Что же теперь со мной будет! Ведь скрыть невозможно, все станут говорить, что у меня связь с торговцем сельдью, что я грязная, воняю рыбой. Кто теперь пригласит меня! Придется мне постричься в монахини и уйти, куда глаза глядят!» Она залилась горькими слезами. Слезинки упали на лицо Уцуномия, спросонья он подумал, что это дождь и пробормотал: «Что это, дождь? Эй, слуги, несите циновки!» Сказав так, он проснулся и огляделся кругом. Лицо женщины было красным от горьких рыданий. Какой стыд! Уцуномия вспомнил, что бормотал что-то во сне.
— Я выпил лишнего, заснул не помню как, кажется, я что-то говорил во сне. Почему ты не спишь?
Кэйга ответила:
— Что ты там бормочешь? Ты же торговец сельдью! Что я теперь стану делать? О, этот проклятый Эмина! Это он во всем виноват!
— Я — Уцуномия, и я не знаком ни с одним торговцем сельдью. Первый раз слышу такие обвинения!
После этих его слов Кэйга хотела выложить все, что было у нее на сердце, но, желая, чтобы он испытал настоящий стыд, стала выспрашивать его.
— Сначала ты сказал во сне «побережье Акоги». Отчего это?
Уцуномия ответил:
— Ах, вот оно что! Понимаешь, я в столице впервые, поэтому сёгун милостиво повелел всячески развлекать меня. Нет ничего редкостного ни в собачьих бегах, ни в стрельбе из лука или в игре в мяч. Самое любимое развлечение в наше время — сочинение рэнга
[28]. Сёгун, к тому же знает, что я люблю поэзию. Вот и устроили турнир по рэнга. Сасаки Сиро и Ханкай Сиродзаэмон разослали сообщение о турнире, и многие решили принять в нем участие. А записывать стихи попросили младшего брата настоятеля храма Токудайдзи, тринадцатилетнего послушника, ученика настоятеля Сёрэнъина, всех превзошедшего изяществом письма. Ну так вот, сёгун первым сложил трехстишие, а дальше все один за другим стали прибавлять свои строчки, и когда прошли круг, последние строчки были такие:
В этой бухте опять и опять
Собирают дрова, варят соль.
Я сочинил так:
На побережье Акоги
Варят соль, собирают дрова.
И забрасывать сети
Рыбаки, как всегда, здесь готовы
И вытаскивать снова и снова.
Понимаешь, мне хотелось схватить самую суть этих строк, и я постоянно думал об этом, наверное, поэтому я и говорил во сне «побережье Акоги».
Выслушав это объяснение, Кэйга стала спрашивать дальше:
— Кроме этих слов, ты еще сказал во сне «мост» — «хаси»
[29]. Ну, а это почему?
— Ах, вот как! Что ж… Там были строчки:
Кто не знает этот мост,
Что связует берега.
Есть стихотворение, в котором говорится так:
