– По сравнению с чем?!
– Ну, прошлый не показатель – засуха была, голод… С тем же двадцать восьмым. Табличку показать?
После экзамена профессор снова ворчал:
– Такая светлая голова должна жить в библиотеке, писать научные работы, а не сидеть в Аркадии до ноября!
– Такая светлая голова должна поднимать экономику Одессы, или вы не согласны?
– А этот ваш шикарный вечерний наряд как связан с экономикой?
– Ну как можно говорить о развитии и подъеме города, если не можешь достойно обеспечить хотя бы себя?
Профессор согласится. И порекомендует юную очень перспективную практикантку старым друзьям в Рыбаксоюз – Одесский филиал Всеукраинского союза кооперативно-промышленного товарищества трудящихся рыбаков. Фима будет люто и совершенно справедливо ревновать. Летний сезон закончился вместе с его объемом тайных знаний и личных открытий, переданных Ксюше. Не то чтобы ее интересовала в нем только экономика, но одного секса юной Беззуб точно было мало. Она выйдет на новый уровень, тем более что рыбная тема, правда, в ином масштабе, была ей отлично знакома.
Иван Беззуб второй
– Мальчик! Какой хороший, и явно в отца! Продоминировал! – констатировал дежурный акушер.
Аньке вручили орущий сверток. Черные завитки на макушке, сквозь темную мутную младенческую пленку уже было понятно, что мальчишка кареглазый. Припухший от слизи и родовых путей нос… Черты были однозначно и бесповоротно семитскими. Но кто отец – Макс или Боря, – было по-прежнему непонятно. Одно она знала точно – это Ванечка. Ванечка Беззуб. Как папа. Такой же прекрасный, умный и сильный. Лучший на свете. И не важно, от чьего семени. Оба мужчины были на редкость живучими и удачливыми.
– Не-е-ет! Нет! Это мое имя! Это у меня Ванечка!
– Женечка, да успокойся, тебе нельзя нервничать, – пыталась угомонить дочь Фира, – ты ж на сносях уже!
– Тем более, – продолжала бушевать Женя, – это я папина дочка! Это я одна хоть что-то в технике понимаю! Это я на его любимом Петьке женилась!
– Вышла замуж, – мягко поправила ее Фира. – Женя! Да успокойся уже! Что ты орешь! У нее ж молоко пропадет!
– Да пусть она сама пропадет пропадом! Анька! Ты же знала!
Анька стояла посреди комнаты со свертком в руках и никак не реагировала на Женину истерику.
– Мало тебе имен, что ли?! Первенец мальчик в семье мой! И имя мое1 И я в папину породу, а не ты! Надо было раньше рожать!
Фира закатила глаза:
– Ой, вэйзмир! Ваня, ты это слышишь? Ты посмотри, кого ты мне оставил? Дайте моего мальчика, истерички, и хоть головы себе порасшибайте! – Фира уверенно вытянула младенца из Анькиных рук и, воркуя, вынесла на галерею.
– Ванечка, Ванечка мой… Бог благословил… Беззуб, родной, смотри, вот твое продолжение, вот твой род и фамилия… Живы. Счастье какое, – всхлипнула она.
А в комнате продолжалось противостояние.
– Я тебе все патлы оборву!
– Ты жирная сейчас, не догонишь, да и не дотянешься!
– Я тебя прокляну!
– Ой, как страшно, давай, еще Лиду попроси усилить!
Анька повернулась и вышла из комнаты.
– Ай, мама! – Женька присела на корточки. – Ай… схватки начались!..
– Я тебе говорила, дура заполошная! Не истери! Тебе еще носить… Я сейчас, за Гордеевой! – причитала Фира.
– Не хочу ее!
– Ой, хватит уже!
Женька села на стул.
Гордеева, вытирая руки о переброшенное через плечо полотенце, вплыла в комнату.
– Что ты опять вытворяешь? Хочешь моего внука угробить? А ну ляжь, я посмотрю!
– Не лягу!
– Так, – Гордеева подняла свою черную монобровь, – знаешь, что такое рауш-наркоз? Вот здесь, – она молниеносно легко коснулась Женьке за ухом. – Сча как двину туда скалкой и не посмотрю, что беременная, и двадцать минут покоя двору обеспечено.
Женька скрипнет зубами, приляжет и задерет юбку. Гордеева прижмет к животу старую деревянную трубку-воронку, пошевелит губами и расплывется в улыбке:
– Ну слава Богу… Дите бедное напугала, аж икает там, слышишь?
– Слышу, точнее чувствую… даже страшно, – отозвалась присмиревшая Женька.
– Это ему было страшно, а у тебя схватки разминочные, неделя-полторы осталось, – она похлопала по животу. – Внук мой, все в порядке.
– А откуда знаете, что внук?
– Это я точно знаю, слава Богу, родов приняла под тыщу.
– И там мальчик?
– Мальчик, мальчик. Сердцебиение пацана. Железно. Наследник. Радуйся.
Гордеева не могла без своих шпилек, поэтому, дойдя до дверей, обернулась:
– Кстати, мадам Косько, как тебе имя Фердинанд, раз Иван уже занято? Я Пете намекну.
И, не дожидаясь ответа, вышла от невестки.
– Да я лучше сдохну! – крикнула вслед Женька.
Через десять дней она родит здорового, крепкого мальчишку.
– Владимир – без вариантов, – объявит Петя.
– Это почему еще? – возмутится Женя.
– Ну, по-моему, так честно – ты девочке имя придумала, я – мальчику. Или Фердинанда хочешь?
– А Владимир-то в честь кого?
– Ленина! – совершенно серьезно произнес Петя. – Поверь, так будет правильно.
Через две недели Анька отлучится по работе, а Фира срочно приведет из Алексеевской церкви отца Владимира и прямо дома у колыбельки окрестит Ванечку.
– Анька тебя убьет. – шепнет ей Женька. – Ты что устроила? Тем более, ты у нас тоже не слишком верующая.
– Убьет, если узнает, – ответит ей Фира. – А папа вас всех крестил. Он бы так хотел. Это важнее меня и важнее Ани. Будет теперь Ваню с неба защищать.
– О, да тут еще мой тезка без ангела-хранителя, – улыбнется батюшка Женьке с малышом.
– Нет, – мотнет она головой, – мы не будем. Не сейчас. – Развернется и уйдет в свою комнату.
На недоумение Фиры ответит: – Ты в своем уме? Забыла, кто Петя? Он сам предупредил и запретил. Тем более, у Вовки, в отличие от Вани, отец есть. Он и защитит.
1935
Наша кровь
Анька проснулась – ни Ванечки, ни Бори не было. Она потянулась и с удовольствием впилась в фиолетовый инжир. Наконец-то она выспалась. На Фонтан приезжала мама, часто Анька вместе с Ванечкой оставалась у нее на Мельницкой, но Фира работала, да и Анька с ревностью отдавала любимого сыночка даже его родной бабушке. Поэтому вечно невыспавшаяся, немытая-нечесаная, с киснувшими в тазу пеленками и ползунками. После того, как Ванечка проведет один день в яслях для грудничков, увидев вечером опрелости на ножках и запухшие от слез глазки, Аня наотрез откажется от яслей, тем более круглосуточных.
