Шоур нахмурился, и она поняла, что ничего такого он Ченнинг не говорил.
– Вы видели фотографии?
– Мне это не требуется, мистер Шоур. Я сама была там. Все на себе пережила.
– Ах да, конечно… Простите. В тот день…
– Она взяла что-нибудь с собой?
– Нет. Вроде бы нет.
– Не оставила какую-нибудь записку?
– Только открытое окно.
Элизабет изучила окно девичьей комнаты, вспоминая свою собственную комнатку в детстве – как выбиралась тогда из нее через окно, спустившись по растущему под ним дереву.
– Она совершеннолетняя, мистер Шоур. Полиция не зарегистрирует ее исчезновение, пока она не будет отсутствовать более двадцати четырех часов. Если что, это скорее могут счесть побегом из-под залога, а значит, будут приняты меры, которые вам наверняка ни к чему.
– Да мне плевать! Я просто хочу, чтобы ее нашли.
Элизабет выдержала его взгляд и поняла, что он не требует, а умоляет.
– У вас есть какие-то мысли насчет того, куда она могла податься? Друзья, подруги? Какие-то определенные места? Что-то, что она держала в секрете или не хотела, чтобы вы об этом знали?
– Честно говоря, детектив, единственный человек или вещь, которые ее, похоже, заботят, – это вы сами.
Элизабет теперь все поняла, совершенно четко.
– Я люблю ее, детектив! Может, я этого и не показываю – не с этими всеми домами, карьерой или проблемами с моей женой. Может, я этого и не показываю, но дочь – это вся моя жизнь. – Он приложил руку к сердцу, глаза его теперь откровенно покраснели. – Ченнинг – это вся моя жизнь.
* * *
Элизабет уже тысячу раз все это видела: люди воспринимают остальных как должное, пока кто-нибудь не пропадет. Когда она уезжала, Шоур был на грани слез – здоровенный мужчина, окончательно сломленный.
Она ощутила к нему нечто вроде сочувствия.
Когда Элизабет выезжала обратно на улицу, репортеры уже собрались у ворот, подняв камеры; вопросы посыпались громче. Трое самых наглых перегородили выезд, и она демонстративно газанула, чтобы у них не было сомнений относительно ее намерений.
Если какие-то сомнения и были, то моментально рассеялись.
Пробравшись мимо них, Элизабет поехала быстрее, на сей раз обогнув центр города по краю, а затем свернув на узкую улочку с односторонним движением, ограниченную по обеим сторонам рядами деревянного штакетника и глициниями. Это был черный ход в ее район, который позволил выиграть несколько минут – старый автомобиль жалобно застонал на первом же девяностоградусном повороте. Следующая улица была ее – тихий тенистый проезд, – и она на полной скорости пронеслась по ней по всей длине, не испытывая никакой вины или сожаления. Абсолютно все казалось неправильным – не только запись Ченнинг на автоответчике, но и выбор самой Элизабет тоже. Надо было держать девочку поближе к себе, не уезжать из города. Возможные объяснения тучей роились в голове – потеряла телефон? Какие-то обиды? Какое-то недопонимание?
«Подождите…»
«Пожалуйста…»
«Не надо…»
Подъехав к дому, Элизабет оставила мотор работать на холостом ходу. Увидела осколки бутылки на крыльце, валяющийся на боку стакан.
– Ченнинг?
Дверь скрипнула на перекосившейся петле, и Элизабет двинулась по пустым комнатам, выкликая имя девушки. Осмотрела задний дворик, потом еще раз обыскала дом. Ни записки. Ни следа. Опять выйдя наружу, внимательней осмотрела крыльцо, обнаружив сдвинутый с места цветочный горшок и какое-то темное пятно – явно кровь. Прикоснулась к пятну, после чего опять попыталась позвонить Ченнинг на мобильный и услышала, как тот звонит из кустов прямо по соседству с крыльцом. Недоверчиво уставилась на него, а потом оборвала соединение.
Девушка бесследно исчезла.
29
Когда Элизабет подъезжала к отделу полиции, где-то в животе уже прочно обосновался комок противного страха. Что-то пошло не так, и это «не так» наводило на самые дурные мысли. Запись на автоответчике и кровь, осколки бутылки и потерянный мобильник… Ченнинг побывала в доме Элизабет, но там не осталась. Девушка явно попала в беду. Но без доступа к полицейским ресурсам толку от любых усилий будет мало, а доступ мог оказаться проблемой.
Здесь просто кишмя кишели фэбээровцы и копы из полиции штата, а по сравнению с армией журналистов всех мастей репортерский кордон у дома Ченнинг мог показаться лишь жалкой кучкой зевак. Элизабет остановила машину на противоположной стороне улицы, футах в ста от входа. Федералы со своими черными машинами и одинаковыми ветровками узнавались совершенно безошибочно. Вычислить сотрудников БРШ было едва ли сложнее. Вытащив свой новый телефон, она позвонила Джеймсу Рэндольфу, который ответил после первого же гудка.
– Господи, Лиз?.. Ты где?
– Прямо перед входом.
– А ты еще не слышала?
– Нет. Ничего не слышала.
– О боже… Слушай… – Он на секунду примолк. – Можешь подойти на зады?
– Да.
– Тогда через две минуты.
Он отключился, и Элизабет сделала правый поворот, чтобы избежать телеоператоров и репортеров. Намеренно двинулась вкругаля, проехав несколько лишних кварталов, чтобы подобраться к зданию с обратной стороны. На закрытой служебной стоянке набрала код на панели и дождалась, пока ворота на больших колесах не откатятся вбок. Увидела на крыльце Рэндольфа со свисающей с тонких губ сигаретой. Он мотнул головой вправо, и она заехала в самый угол стоянки, чтобы встретиться с ним в теньке под акацией, которая росла на пустом участке сразу за оградой.
– Блин, Лиз! Где тебя черти носили?
– Я тоже рада тебя видеть. – Она выбралась из машины. Он был взвинчен, что было на него не похоже. Уж Рэндольф-то вроде давно насмотрелся на все, что угодно. – Можно мне тоже штучку?
– Что?.. А, конечно.
Рэндольф вытряхнул из пачки еще одну сигарету, и Элизабет внимательно посмотрела ему в лицо, когда он зажег спичку. Ей хотелось, чтобы он хотя бы немного успокоился.
– Спасибо. – Она склонилась к огоньку. – Ты как?
– Да даже сам не знаю… Тут натуральный дурдом.
– Из-за Эдриена?
– И да, и нет.
– Из-за мертвого охранника?
– Что? А, этого-то… – Рэндольф коротко приподнял плечи. – Угу, наверное, частично и из-за этого – что его убили и все такое.
– Что тут вообще происходит, Джеймс?
Он задержал на ней взгляд; сильно затянулся сигаретой.
– Джеймс?
Рэндольф с несчастным видом отбросил окурок.
– Вот блин!
* * *
