– Всем сохранять спокойствие, – предупредил он.
Но это было совершенно невозможно.
Даже близко невозможно.
* * *
Церковь, появившаяся на холме, была для Эдриена чем-то бо́льшим, чем просто стекло, камень и чугун. Она была его прошлым, его юностью, его вечным сожалением. Он надеялся венчаться здесь и начать жизнь с женщиной, с которой должен был быть обвенчан с самого начала. Здание было старым и крепким. Он любил его дух и неизменность, послания преподобного о рождении, надежде и прощении. Он часто думал о ней, когда его брак стал разваливаться. Временами приезжал сюда и просто смотрел на нее, стоящую на холме, размышляя: «Если б я был до конца честен…»
Но вместо этого его осудили за убийство Джулии, и он никогда уже не поминал о раскаянии или искуплении. Провел тринадцать лет, наблюдая лишь во сне жизнь, которую безвозвратно потерял, а когда в этих сновидениях высоко вырастала церковь, видел, как Джулия умирает одна, в мольбах, и взывает она не к Богу или своему мужу. Имя у нее на губах принадлежало ему, ночь за ночью. Она была испугана и умирала, и все же сам он никогда не присутствовал при этом – только во сне. А если б знал тогда про жену, видел бы ее в таких же кошмарах тоже? Мысль была совершенно невыносимой, так что, когда шоссе осталось в стороне, а под колесами захрустел гравий, Эдриен дал себе твердое обещание.
Ни в коем случае.
Никогда больше.
Перевалив через холм, он увидел людей в дверях и припаркованные машины. Остановился в двенадцати футах от гранитных ступенек. Начальник тюрьмы стоял перед входом с Оливетом и Джексом. Вудс наверняка тоже здесь – скорее всего, остался с Лиз. Эдриен вырубил мотор и положил ключ в карман. Воздух снаружи был удушающее теплым.
– Тебе надо бежать и не останавливаться.
Начальник выступил вперед, его подошвы ширкнули по шершавому граниту. Темные деревья тяжко нависали у него над головой.
– Наверное, надо было тебя сразу убить. В первый же день. В первую же ночь.
– Кишка тонка.
– Может, ты меня недооцениваешь. Может, всегда недооценивал.
– Это подразумевает, что у тебя были секреты и что ты их все-таки сохранил. Что-то мне трудно в это поверить.
Эдриен вытащил из кармана золотую монету и со звоном бросил ее на ступеньки. Начальник, вполглаза приглядывая за Эдриеном, подобрал ее, повертел в руках.
– Да такую можно купить в любом ломбарде.
Эдриен бросил еще с десяток монет.
– Выходит, это правда? – На сей раз начальник не стал наклоняться. Потер монету большим пальцем, показал Джексу, снова повернулся к Эдриену. – Сколько?
– Пять тысяч. Они твои, если отпустишь ее.
Начальник изучал Эдриена новыми глазами. В них было уважение и даже некоторый страх. За все это время так и не сломался. Вытерпел всю эту боль.
– Дело по-прежнему в Уильяме Престоне.
– Дело в шести миллионах долларов, – сказал Эдриен. Это была единственная правда, которая имела значение. Он видел это в лице начальника и в том, как Джекс нервно переминался с ноги на ногу. Дружба – это замечательно, но деньги на первом месте.
– Они у тебя с собой?
– Я что, похож на дурака?
– И как ты предлагаешь все это осуществить?
– Если с Лиз все в порядке, я отведу тебя к золоту. Она останется здесь.
– А если я откажусь?
– Можешь пытать меня опять, все с тем же успехом.
– А может, мне лучше пытать ее?
– Смерть есть смерть, – произнес Эдриен. – Либо выигрываем мы все, либо не выигрывает никто.
Начальник тюрьмы задумчиво поскреб подбородок.
– И когда же она растреплет всем о том, что здесь произошло?
– Ты любишь свою жену?
– Не настолько.
– Это шесть миллионов долларов. Неотслеживаемых. Ты можешь положить их в сундук и отправиться куда твоей душе угодно. Завтра с утра у тебя начнется совершенно новая жизнь.
Начальник улыбнулся, и Эдриен почему-то занервничал.
– Не думаю, что детектив Блэк примет мысль о пытках столь же легко, как ты.
– Она не стала бы мне звонить, если б все как следует не продумала.
– Наверное, она думала, что ты заявишься сюда, размахивая стволами и кинжалами.
– Я не принц на белом коне. Я ничей. Она знает это.
Начальник опять потер монету большим пальцем.
– Джекс тебя обыщет. – Он махнул рукой, и Джекс выступил вперед.
Досмотр был грубым и тщательным.
– Все чисто.
– Ладно тогда. – Начальник подобрал остальные монеты, потряс их в горсти, так что они зазвенели и забрякали. – Пошли внутрь и всё обговорим.
Эдриен последовал за начальником, чувствуя, как Оливет с Джексом буквально дышат ему в спину. У него не было уверенности, что его план удастся, но это было все, чем он располагал: золото, людская алчность и его собственная готовность умереть. Хотя он знал начальника тюрьмы. Тому уже к шестидесяти, служба давно уже обрыдла. Шесть миллионов – эта целая куча денег. Эдриен был почти уверен, что все должно выгореть.
Эта уверенность исчезла, как только он увидел детей.
До этого момента принцип был «все или ничего». План удастся или не удастся. Если Элизабет погибнет, он погибнет вместе с ней. Он с этим почти смирился, и в этом было нечто вроде тяжелого умиротворения. Лиз сделала свой выбор. Он сделал свой.
Но при чем тут дети?
Они сидели, понурившись, под алтарем – не просто испуганные, но и серьезно раненные. Он, естественно, знал Гидеона, который был ближе всех к женщине, которую Эдриен любил всем своим сердцем. Девушка – очевидно та, что из газет, Ченнинг. И еще на полу лежал мертвец. Отец Элизабет, подумал Эдриен. Еще одним мужчиной был Бекетт – мертвый или в любой момент готовый умереть. Элизабет была прикована наручниками к скамье в самом первом ряду.
– Я хочу, чтобы ее освободили. Прямо сейчас.
– Эдриен…
– Погодите-ка пока, – перебил ее начальник. – Это по-прежнему мое шоу, так что давайте попробуем еще разок.
Вытащив пистолет, он уткнул дуло в коленку Элизабет.
– Где ты его прячешь?
– Я тебя туда отведу.
– Знаю, что отведешь.
– Сядем впятером в одну машину – поместимся, – сказал Эдриен. – Двинем на восток окольными дорогами. Ни копов. Ни свидетелей. И через два часа ты – богач.
– Мой рычаг влияния здесь.
– Не слишком-то умный ход. Шесть миллионов долларов.
– Приведите мальчишку.
– Нет! – Элизабет стала вырываться из наручников. – Сукин ты сын! Сволочь!
