Прозвище так и прилипло.
– А я знаю, почему ты здесь. – Сунув ей в руку стакан, адвокат опустился в издавшее треск кожаное кресло. – Эдриена выпустили.
– Вы уже с ним виделись?
– После отставки и развода я редко выхожу из дома… Сядь, не маячь. Прошу тебя. – Он указал направо от себя, и Элизабет уселась на креслице с деревянными подлокотниками, обтянутые бордовым бархатом подушки которого местами вытерлись до белизны. – Я с большим интересом слежу за твоей ситуацией. Как все неудачно сложилось: Ченнинг Шоур, братья Монро… Как там, напомни, фамилия твоего адвоката?
– Дженнингс.
– Точно, Дженнингс! Молодой еще человек. Он тебе нравится?
– Я с ним еще не разговаривала.
– Голубушка! – Фэрклот опустил стакан на подлокотник своего кресла. – Вода всегда дырочку найдет, как тебе известно, а штат всегда получит свой фунт мяса. Позвони своему адвокату. Встреться с ним хоть сегодня ночью, если есть нужда.
– Да вообще-то всё пока путем.
– Боюсь, что я вынужден настаивать. Даже молодой адвокат всяко лучше, чем совсем никакой. Газеты довольно ясно дали понять, как видят твою ситуацию, а я не хочу делать вид, будто окончательно забыл политику властей штата. Не будь мне сейчас миллион лет, я бы сам тебя разыскал и потребовал права представлять твои интересы.
Он был явно возбужден. Элизабет постаралась не обращать на это внимания.
– Я здесь, чтобы говорить не про себя.
– Значит, про Эдриена.
– Да. – Элизабет съехала на самый краешек кресла. Она казалась такой крошечной – та правда, в которой она так нуждалась. Одно только слово, всего пара букв. – Он действительно спал с Джулией Стрэндж?
– А-а, так вот…
– Он сам мне это сказал, не далее, как час назад. Мне просто нужно подтверждение.
– Выходит, ты с ним уже повидалась?
– Да.
– И спросила, откуда под ногтями Джулии оказались частички его кожи?
– Спросила.
– Мне очень жаль…
– Только не говорите «нет».
– Я очень хотел бы тебе помочь, но эта информация охраняется привилегией адвокатской тайны в отношении клиента, а ты, моя дорогая девочка, до сих пор являешься представителем закона. Я не могу обсуждать с тобой это.
– Не можете или не станете?
– Я всю свою жизнь посвятил закону. Как я могу пойти на попятный, когда мне так мало осталось? – Джонс надолго приник к стакану, явно расстроенный.
Элизабет подалась ближе к нему, рассчитывая, что, может, он почувствует, насколько сильна ее нужда.
– Послушайте, Плакса…
– Называй меня Фэрклот, пожалуйста. – Он отмахнулся. – Это прозвище напоминает мне о лучших днях, и чем дальше они уходят, тем больней их вспоминать.
Адвокат плотно угнездился в кресле, словно его усадила туда невидимая рука.
Элизабет переплела пальцы и осторожно заговорила, словно и остальные ее слова могли причинить боль.
– Эдриен убежден, что кто-то подбросил улики, чтобы впутать его.
– Ну да, пивную банку. Мы это часто обсуждали.
– Да, причем этот вопрос так и не поднимался на суде.
– Для этого, моя дорогая, Эдриену надо было занять свидетельскую трибуну. А он не выказывал желания этого делать.
– Можете сказать, почему?
– Очень жаль, но не могу. По той же причине, что и раньше.
– Убита еще одна женщина, Фэрклот, умышленно и хладнокровно убита в той же манере и в той же самой церкви. Эдриен опять арестован. Это будет в завтрашних газетах.
– О боже…
Стакан дрогнул у него в руке, и Элизабет коснулась локтя старого адвоката.
– Мне нужно знать, врал ли он мне насчет той банки, а также наличия частичек кожи под ногтями Джулии.
– Ему уже предъявили обвинение?
– Фэрклот…
– Ему предъявили обвинение? – Голос старика дрожал от эмоций. Обхватившие стакан пальцы побелели, на щеках выступили красные пятна.
– Не в убийстве. Его забрали за нарушение границ частного владения. Будут держать, сколько смогут. Сами знаете, как это делается. Что же до убитой женщины, то мне известно лишь, что ее убили заведомо после освобождения Эдриена из тюрьмы. Помимо этого, я не знаю, какие у них еще есть свидетельства. Меня отстранили.
– Из-за твоих собственных проблем?
– И из-за сомнений Фрэнсиса Дайера относительно моих намерений.
– Фрэнсис Дайер! Пф-ф! – Старик только отмахнулся, и Элизабет припомнила, как он пытался гонять Дайера во время встречного допроса. Как Фэрклот ни старался, дискредитировать показания Дайера ему так и не удалось. Тот непоколебимо стоял на своем, полностью убежденный в одержимости Эдриена Джулией Стрэндж.
– Они повесят его за это, если получится. – Элизабет наклонилась еще ближе. – Вам по-прежнему не все равно. Вы имеете право рассказать. Поговорите со мной, пожалуйста.
Он выглянул из-под густых бровей, прищуренные глаза горели ярким огнем.
– Ты ему поможешь?
– Довериться ему или отойти в сторону. Вот какой передо мной сейчас выбор.
Старик откинулся на спинку кресла – совсем крошечный в своем измятом костюме.
– А ты знаешь, что моя семья и семья Эдриена жили на этой реке двести лет назад или даже больше? Ну конечно, откуда же тебе знать… но это так. Семейство Джонс. Семейство Уолл. Когда мой отец вернулся с Первой мировой полным калекой, именно прадед Эдриена учил меня охотиться, ловить рыбу и работать на земле. Он заботился о моих родителях, а когда наступила Великая депрессия, следил, чтобы у нас всегда были сливочное масло, мясо и мука. Он умер, когда мне было всего двенадцать, но я до сих пор помню, как от него пахло: чем-то вроде тракторной смазки, травой и мокрым брезентом. У него были сильные руки, морщинистое лицо, и перед ужином по воскресеньям он всегда надевал галстук. Я вырос, подался в законники и не слишком хорошо знал Эдриена. Но помню день, когда он родился. Мы целой компашкой собрались тогда прямо вот здесь, на крыльце, курили сигары. Его отец. Несколько других людей. Хорошая земля тут на реке. Достойные люди.
– Все это и вправду очень трогательно, но мне нужно что-то помимо простой веры. Можете рассказать мне чуть больше? Про Эдриена? Про дело? Хоть что-нибудь?
От последнего слова веяло отчаянием, и старый адвокат вздохнул.
– Могу рассказать тебе, что закон – это океан из тьмы и правды и что адвокаты – не более чем утлые суденышки на его поверхности. Мы можем потянуть за тот канат или за другой, но в итоге именно клиент прокладывает курс.
– Эдриен отверг ваши советы.
