– Мне нужно обуться.
– Не надо.
– Что?
Вот же сглупил! Вот же дурак! Наверное, он нервничал сильнее, чем думал, или больше боялся опростоволоситься.
– Ой, простите! – он рассмеялся, надеясь, что смех звучит искренне. – Сам не понимаю, что несу. Ну конечно же, лучше обуться!
Она отвела взгляд от его улыбки и увидела автомобиль у крыльца. Грязный, помятый, с ржавыми потеками. Он использовал его, поскольку при нужде мог попросту сжечь его или утопить в реке. Но в результате такие вот проблемы…
– Нам лучше поспешить. – Он сделал еще одну попытку, поскольку в конце улицы в паре кварталов от них показался свет автомобильных фар. Ну сколько можно заманивать эту девицу в машину?
Дверь прикрылась еще на дюйм.
– Наверное, мне надо позвонить миссис Маккласки…
– Как хотите. Конечно. Я просто пытаюсь помочь.
– Так в чем, говорите, проблема?
Она двинулась обратно в дом, направляясь к телефону. Фары были уже всего в каком-то квартале и в любую секунду грозили осветить крыльцо. Ему нельзя находиться здесь, когда это произойдет.
– Вообще-то я еще не успел толком объяснить…
Она сказала что-то насчет того, чтобы он подождал на крыльце, но он уже перешел к решительным действиям. Перехватил дверь в двух шагах у нее за спиной. Телефон был на противоположном конце комнаты, но устремилась она не к нему. Резко развернулась и всем телом ударилась в дверь, которая шмякнула его по лицу. Он цапнул ее за футболку, поймал тонкую ткань и ощутил, как та затрещала под рукой. Но она не бежала. Резко наклонилась вбок – скрывшаяся за дверью рука подхватила сквозь щель бейсбольную биту, – тут же развернулась и взмахнула ею у него над головой. Он выбросил вперед руку и принял удар локтем, ощутив вспышку желтого жара. Она сделала еще одну попытку, но он резко отступил, пропустил биту мимо себя, а потом сунулся пальцами ей под подбородок, отчего рот девушки резко захлопнулся, а глаза закатились, показывая белки.
Она пошатнулась, и на какую-то долю секунду его поразила тихая свирепость ее атаки. Ни визга, ни всхлипываний.
Но вскоре все было кончено.
Обхватив ее одной рукой, он ощутил под пальцами хрупкие ребра, мелкое содрогание. Комары гудели вокруг, когда он спустился с крыльца, чтобы открыть заднюю дверь хэтчбека и расчистить место в багажнике. Вернувшись обратно в дом, протер все до единой поверхности, которых касался, – торец двери, биту… Покончив с этим, осмотрел улицу и отнес девушку к машине.
Вошла в багажник, как родная.
Как конфетка в коробку.
14
В восемь вечера Элизабет нашла Фэрклота Джонса на крыльце его огромного старого дома. Он был один; в одной руке стакан, в другой – сигара.
– Элизабет, моя дорогая! – Старик поднялся, чтобы прижаться к ней своей сухой, как бумага, щекой. – Если ты ищешь своего друга, то, боюсь, время и обстоятельства похитили его у нас.
На крыльце было темно, но из открытых окон на густые неухоженные кусты, тесно прижавшиеся к перилам, падали квадраты света. Под обрывом, издавая звуки, похожие на пробегающие по людской толпе шепотки, бежала река.
– Что будешь? Я понимаю, это не тот вечер, какой я обещал, но я открыл бутылочку отличного бордо, и остался «Бельведер», конечно же. Есть еще замечательный испанский сыр.
– Ничего не понимаю… Куда девался Эдриен?
– Боюсь, что домой, причем пешком. – Фэрклот мотнул головой в сторону холма. – Это всего несколько миль, если знаешь тропы вдоль реки. Осмелюсь предположить, что он их очень хорошо знает.
Элизабет присела на кресло-качалку, и старый адвокат последовал ее примеру.
– Вы упомянули какие-то обстоятельства…
– Тесные пространства и паранойя, моя дорогая. Я привез твоего друга к себе домой, как и намеревался, но он не пожелал остаться под моей крышей или между моих стен. Все было цивилизованно, ты не думай. Куча извинений и любезностей, но здесь ему пришлось не по нутру. Было ясно, что у него имеется стойкое намерение спать под звездами, и даже риск ответственности за еще одно нарушение частных границ его не остановит. Любовь к отеческим гробам. Не совсем понимаю, зачем подвергать себя таким страданиям, но…
– У него, ко всему прочему, еще и клаустрофобия.
– Ага, так ты тоже в курсе? – Адвокат улыбнулся, и его глаза превратились в щелочки. – Не так уж многие в принципе догадались об этом бы.
– Я видела его в изоляторе. – Элизабет зажала ладони между коленями. – Не очень-то приятное зрелище.
– Он как-то раз рассказывал о причинах, и мне потом целый год снились кошмары.
– Расскажите!
– У Эдриена были родственники в каком-то фермерском городишке в Пенсильвании. Родители его матери, если не ошибаюсь. Но неважно, это была натуральная дыра – кукурузные поля, грузовики, пьяные драки… Ему было шесть, по-моему, или семь, когда он забрел на соседскую ферму, провалился там в заброшенный высохший колодец и застрял между стенками на глубине в шестьдесят футов. Отыскали его только на следующий день, к обеду. Но даже тогда ушло еще тридцать часов, чтобы вытащить его оттуда живым. Где-то тут есть старые газеты, если тебе не лень в них покопаться… Все это попало на первые полосы. От одних фотографий становится дурно. На большинстве у него такой пустой, измученный взгляд, какого я еще никогда не видел у ребенка. По-моему, он чуть ли не месяц потом не мог ни с кем разговаривать.
Элизабет моргнула и словно наяву увидела перед собой Эдриена, каким тот был тогда в изоляторе отдела полиции: без рубашки, в темноте, покрытый шрамами и по́том, разговаривающий сам с собой.
– Господи…
– В самом деле.
– Пожалуй, я все-таки что-нибудь выпью.
– «Бельведер»?
– Если не трудно.
Фэрклот прошаркал в дом и вернулся со стаканом, в котором звякнули кубики льда, когда он передавал его ей.
– Вы упомянули про паранойю.
– Ах да. – Адвокат снова забрался в кресло. – Он считал, что по пути из изолятора временного содержания за нами следили. Какая-то серая машина. Двое мужчин. Он был очень возбужден из-за этого. Все твердил мне, будто видел тот же самый автомобиль уже три раза до этого. Я пытался выпытать у него мотив или причину, но он отказался это обсуждать, хотя и впрямь вел себя так, будто был обо всем в курсе.
Элизабет резко выпрямилась.
– Он вдавался в подробности?
– Категорически нет.
– Это звучало правдоподобно?
– Тревога, по крайней мере, была явно не деланая. Держался он, естественно, стойко и по-мужски, но совершенно недвусмысленно выражал желание поскорей удалиться восвояси. Все-таки позволил мне собрать кое-какие вещи, что были ему впору, но мне так и не удалось уболтать его проникнуться большей любовью к деньгам. Разделся прямо на месте, попросил меня сжечь все шмотки, что на нем были, и даже предложил подумать насчет того, чтобы мне самому уехать куда-нибудь, для моей же собственной безопасности. Хотел, чтобы я несколько дней пожил в отеле. Сама мысль…
