Оливет опять пошевелился, так что Эдриен поставил ему ногу на затылок.
– Я еще тут не закончил.
– Эдриен, прошу тебя.
– Езжай.
– Я не знаю, что происходит, но Фэрклоту нужно в больницу, и нужно немедленно!
– Тогда двигай.
– Нам надо поговорить.
– Ладно. Знаешь старую бензоколонку «Тексако» к востоку от города? Ту, что на Бремблери-роуд?
– Да.
– Вот там и встретимся.
Элизабет в последний раз посмотрела на всю эту дикую сцену, на протянувшиеся над дорогой лучи желтого света и двух избитых охранников, валяющихся на земле.
– Им предстоит умереть?
– Я еще не решил.
Элизабет тщетно пыталась подобрать ответ. Эдриен казался таким холодным и неприступным – до кончиков ногтей убийцей. Нацеливал пистолет на Престона, и она замерла в нерешительности: адвокат на заднем сиденье, полумертвый охранник пускает кровавые пузыри в пыли… Сделает ли это Эдриен? Спустит ли курок? Она искренне не знала.
– Не трать время, Лиз.
«Черт!»
Он был прав. Только адвокат имел значение.
– Бремблери-роуд, – повторила она. – Через тридцать минут.
Элизабет сдала задним ходом до шоссе, ощущая неподвижность Эдриена, пока тот провожал ее взглядом. Притормозила, выкатившись на асфальт, и в облаке пыли увидела, как он тащит Оливета за воротник – прямо по гравию куда-то во мглу, в сторону той самой серой машины.
Она ждала выстрела, но его не последовало.
За спиной у нее умирал старый адвокат.
* * *
Эдриен прислонил Оливета к переднему колесу, прямо за ослепительным светом фар. Тому сильно досталось, но не так, как Престону. Всего-то перелом глазничной дуги да расквашенный в кровь нос. А может, еще и перелом ребра, судя по тому, как он со свистом втягивал воздух сквозь зубы. Эдриен видывал и похуже. На себе проходил похуже. Он приставил дуло к сердцу надзирателя и поднажал, не давая ему завалиться вперед. Тот рыдал, судорожно всхлипывая.
– Пожалуйста, не убивай меня!
При этих словах лицо Эдриена лишь бесчувственно перекосилось. Сколько раз он сам умолял, только чтобы его не резанули по живому еще раз, не ударили еще раз? Эдриен взвел курок и подумал, что сейчас сердце Оливета вылетит сквозь выходную рану размером с грейпфрут.
– У меня дочка!
– Что-что?
– Дочка! Ей всего двенадцать!
– И думаешь, это должно тебя спасти?
– Больше у нее никого нет!
– Раньше надо было об этом думать.
– Ну прости меня!..
– Давай-ка обойдемся без извинений.
– Ты не знаешь начальника! Ты просто не понимаешь!
– Это я-то не знаю начальника? – Ночь еще больше сгустилась, когда Эдриен навис над охранником. – Его рожу? Его голос?
– Прошу, не делай этого!
– Других зэков тоже убивали? Других, помимо Эли Лоуренса?
– Я очень сожалею насчет старика! Он не должен был умереть. Не должно было все так выйти!
– И все-таки вышло. Ты пытал Эли. Ты пытал меня.
– Только ради дочки! Нам нужны были деньги! На няньку… На врачей… Я собирался сделать это всего только раз, один раз, вот и все! Но они меня не отпустили. Начальник. Престон. Не думаешь, что мне тоже снятся кошмары? Что я ненавижу свою жизнь? Пожалуйста, прошу тебя! Она – это всё. Она останется совсем одна!
Девочка. Двенадцати лет от роду. А какая разница? После всего, что он выстрадал, Эдриен заполучил двоих за это ответственных и сократил общее число до трех. Престон умрет. Оливет тоже. В результате останутся начальник тюрьмы и Джекс с Вудсом. Если действовать достаточно быстро, не тянуть резину, их тоже можно убить. Сегодня. Завтра. Искушение пекло, как ожог, и, хотя Эли предпочел на сей раз хранить молчание, Эдриен знал, что тот сказал бы, если б решил заговорить.
«Избавься от ненависти, парень, отпусти ее прочь».
«Свобода. Свежий воздух».
«Этого достаточно».
«Это всё».
Во всей этой ситуации имелась и своя жестокая ирония. Эдриен никогда еще никого не убивал. Ни во время службы в полиции, ни в тюремном дворе, ни в блоке. Он оттянул тринадцать тяжелых лет, и у него было гораздо больше причин, чем у большинства других, убить целую массу людей. Но он ощущал, что старик где-то здесь – его желтоватые глаза и терпение, простая доброта, что поддерживала в нем жизнь, когда любые другие люди давно задрали бы лапки кверху и сдались.
«Не делай этого, сынок».
Но ствол даже не пошевелился. Так крепко вдавился в грудь Оливета, что Эдриен чувствовал через металл биение его сердца.
– Ну пожалуйста…
Спусковой крючок затвердел под пальцем. Нет уж, хватит, слишком уж долго все длилось! Это должно произойти, так что спусковой крючок должен сдвинуться. Оливет, видно, увидел решение в глазах Эдриена, поскольку его рот приоткрылся, но тут в неподвижности последнего момента, той долгой, жестокой секунды, которой предстояло стать его последней, из тьмы за полем послышался какой-то шум.
– Сирены, – прошептал Оливет. – Полиция.
Повернув голову, Эдриен увидел вдалеке огни. Синие, мигающие, быстро движущиеся. Но еще оставалось время, если ему этого хотелось. Минута. Девяносто секунд. Еще можно спустить курок и прыгнуть в машину.
Оливет понимал это не хуже его самого.
– Ее зовут Сара, – прошелестел он. – Ей всего двенадцать.
* * *
Элизабет разминулась с копами в двух милях за мостом, но не сбросила газ. Они пронеслись ей навстречу: два патрульных автомобиля и еще один без маркировки – она была готова поклясться, что Бекетта. Гнали они очень быстро – наверное, за восемьдесят на узкой дороге, – и Элизабет поняла, что едут они за Эдриеном. Для подобной гонки обязательно должна быть причина, но останавливаться и разворачиваться – не вариант. Ничего не имело значения, кроме адвоката.
Полуобернувшись назад, она наощупь нашла его руку.
– Держитесь, Фэрклот!
Но никакого ответа не последовало.
Пулей промчавшись через город, Элизабет на полной скорости влетела на больничную стоянку – лысые шины взвизгнули, когда машина перескочила через «лежачего полицейского» – и, клюнув носом, замерла у дверей приемного покоя. В ту же секунду Элизабет уже оказалась внутри, криком взывая о помощи. Материализовался доктор.
– В машине! По-моему, он умирает!
Доктор вызвал санитаров с каталкой, и старика водрузили на нее.
– Рассказывайте, что произошло.
– Какого-то рода травма. Точно не знаю.
