– Я буду на улице, если понадоблюсь.
– Спасибо.
Она начала было закрывать дверь, но под конец придержала ее, подсматривая сквозь щелку, как Эдриен долго смотрит в зеркало, после чего опять намыливает руки, как бегущая из крана красная вода постепенно становится розовой и, наконец, чистой. Покончив с этим, он обхватил пальцами края раковины и все ниже наклонял голову, пока не застыл в полной неподвижности. Согнутый таким образом, Эдриен выглядел каким-то другим и при этом тем же самым – опасным, собранным и все же при этом почему-то прекрасным. Глупое слово – «прекрасным», – но это тоже шло из детства, так что она не стала сразу отбрасывать эту мысль. Он был прекрасен и загублен, был на каждый свой истерзанный дюйм загадкой. Как та церковь, подумалось ей, или сердце Плаксы, или душа обиженного ребенка. Но детство – это далеко не всегда хорошо, равно как и его уроки. Хорошее идет рука об руку с плохим, точно так же, как тьма со светом и слабость с силой. Не бывает ничего простого, ничто не существует в чистом виде; у всего есть свои секреты.
В чем секреты Эдриена?
Насколько они страшны?
Она понаблюдала за ним еще немножко, но не увидела никаких намеков на ответ в грязной комнате с металлическим зеркалом и тусклым зеленоватым светом. Может, он уже убил тех двоих на подъезде к своей старой ферме, просто застрелил и бросил там… Может, он хороший человек, а может, и нет…
Элизабет медлила, все надеясь разглядеть какой-то знак.
И отошла от двери, когда он начал потихоньку плакать.
* * *
Когда дверь открылась вновь, Элизабет стояла возле раздолбанных колонок перед разбитой витриной старой бензозаправочной станции, глядя, как где-то в миле от них на дороге растворяются в темноте красные габаритные огни.
– Ты как?
Вдали показалась еще одна машина, и Эдриен пожал плечами.
Она смотрела, как лучи приближающихся фар набирают силу, распухают, расплываются у него по лицу.
– Тебе нужно уезжать, – произнесла она. – Уезжать из города. Уезжать из округа.
– Из-за того, что только что произошло?
– Это еще не всё. Есть и кое-что более серьезное.
– В каком это смысле?
Элизабет рассказала ему об обнаружении еще одного тела на алтаре и о захоронениях под церковью. Это заняло некоторое время. И далось ему тяжело. Ей тоже.
– Тебя ищут, – закончила она. – Вот почему они поехали на ферму – чтобы арестовать тебя, если получится.
Эдриен помассировал большим пальцем сначала одну костяшку, потом другую; проделал то же самое с другой рукой.
– Захоронения старые?
– Пока непонятно, но это один из самых главных вопросов.
– А кого нашли на алтаре?
– Лорен Лестер. Я с ней как-то встречалась. Славная была девушка.
– Это имя мне ничего не говорит. – Эдриен с силой потер ладонями лицо. Он чувствовал себя каким-то онемелым, замороженным и опустошенным. С момента его освобождения убиты еще женщины. Под церковью нашли еще девять тел. – Этого просто не может быть!
– Тем не менее это есть.
– Но почему? Почему именно сейчас?
Элизабет ожидала, что сейчас он заговорит о сговоре и пивной банке, о том, что все это может быть частью какой-то замысловатой подставы. К ее облегчению, он вообще ничего не сказал. Все это было слишком масштабно для чего-то подобного. Слишком много трупов.
– А что с охранниками?
– Думаешь, я убил их?
– По-моему, ты встревожен.
Эдриен улыбнулся, поскольку «встревожен» было слишком незначительным словом.
– Я не стал их убивать.
– Мне надо поверить тебе на слово?
Она была такой маленькой на обочине дороги, но абсолютно непоколебимой, каким и должен быть любой хороший коп. Эдриен подошел к машине и открыл багажник. Там лежал Оливет.
– Зачем ты привез его сюда?
Он выволок охранника из багажника, бросил на асфальт. Элизабет встревожилась, но Эдриен и глазом не повел. Вытащил из-за пояса револьвер, опустился на корточки и смотрел, как Оливет таращится на ствол, будто пытаясь прочесть свое будущее. Эдриен тоже это понимал, эту завороженность.
– Я хотел убить его, – произнес он.
– Но не стал.
Краем глаза Эдриен заметил ее пистолет и улыбнулся – как же далеко она ушла от той испуганной девчонки, которой некогда была! Пистолет был вынут из кобуры, но пока опущен – наготове. Она сама была наготове.
– Ответь на один вопрос, – сказал Эдриен.
– Если ты отдашь мне револьвер.
– Люди, которые погибли в подвале. Разве они этого не заслуживали?
– Заслуживали.
– Ты чувствуешь сожаление?
– Нет.
– А если я тебе скажу, что здесь нет никакой разницы? – Он приставил ствол к груди Оливета и увидел, как Элизабет выросла рядом с ним.
– Я не могу позволить тебе его убить.
– Ты готова застрелить меня, чтобы спасти этого человека?
– Давай не будем пробовать это выяснить.
Эдриен изучил лицо Оливета – написанный на нем страх, синяки, ввалившиеся глаза. Вовсе не дочь спасла его тогда на ферме. Не синие мигалки, не сирены. Эдриен все равно успел бы убить его и благополучно скрыться. Даже теперь его палец чувствовал изгиб спускового крючка. Хотя все-таки существовала одна причина, и она до сих пор имела значение.
– Если б я хотел его убить, он уже давно был бы мертв.
Эдриен снял курок с боевого взвода и положил револьвер на землю. Элизабет наклонилась, чтобы подобрать его, но Эдриен все не сводил взгляда с Оливета; склонился ближе, так что их лица разделяли считаные дюймы.
– Я хочу, чтобы ты передал кое-что своему начальнику.
– Да. – Оливет попытался сглотнуть, но поперхнулся. – Что угодно.
– Передай начальнику, что ты жив только из-за Эли Лоуренса, но в следующий раз ни на что подобное пусть не рассчитывает. Скажи ему, что если я его увижу, то он лично за все ответит. Я отплачу ему тем же, что сделали со мной. Кровь за кровь. – Охранник кивнул, но Эдриен еще не закончил. – Дочка там, не дочка, но то же самое произойдет и с тобой. Все понял?
– Да. Господи, да!
Эдриен встал и изучил стойку Лиз, ее лицо. Ее пальцы по-прежнему до белизны сжимали рукоять пистолета, но это вполне можно было пережить. Важно было то, что она вообще до сих пор здесь, что она вернулась, хотя вполне могла не возвращаться, и что сейчас она проявляла сдержанность, какую не стал бы проявлять ни один другой коп на ее месте. Вроде бы, совсем незначительная мелочь в огромном мире, но в тусклом свете перед старой бензоколонкой Эдриен впервые за очень долгое время чувствовал себя не совсем одиноким – пусть и не в полном мире и покое, но и не окончательно уничтоженным. Ему хотелось, чтобы Лиз поняла это, чтобы знала, что кое-что для него значит и что это «кое-что» – не нечто совсем маленькое и чепуховое.
