«Но я по-прежнему могу это сделать, как прежде».
Раньше было проще: подняться с кровати, улыбаться, говорить нормальные вещи… Когда придет время, он отправится в другие городки, найдет других женщин. И все будет чисто.
Но тут…
Тут сейчас вся эта пресса и всеобщее внимание, все эти копы со своими версиями, и никуда-то от них не деться. Они используют слова вроде «серийный убийца», «психопат» или «сумасшедший»… И никто не в силах понять правду – что все это не имеет никакого отношения к ненависти, что это вовсе не то, чему он не в силах противиться.
Но тогда почему же он сейчас смотрит на эту девушку и думает про белую холстину?
Да потому, что сам Господь иногда такой.
Совершенно необъяснимый.
* * *
Ченнинг получше разбиралась во всяком утильсырье на четырех колесах, чем большинство богатеньких девчонок, и причина была проста. Ей нравились парни из рабочего класса. В школе, в клубах. Даже когда удавалось потихоньку улизнуть на студенческие вечеринки, она пыталась найти тех, кто подрабатывает в свободное от учебы время или учится на стипендию. Терпеть не могла бледнолицых плейбоев с наманикюренными ногтями – а это практически все мальчики, которых она знала, выросши в богатой семье. Предпочитала ребят в татуировках, с мозолистыми руками, пусть даже слишком простых и грубых, но готовых заинтересоваться ею вне зависимости от того, есть у ее семейства деньги или нет. Все, чего таким парням хотелось, – это хорошо провести время, сбежать от действительности, и она была такая же. Это было еще до подвала, но ей по-прежнему были близки такие машины – ржавые и побитые «ведра» и «помойки» на лысой резине, с чахоточно хрипящими моторами.
– Я вас знаю?
Он был освещен со спины солнцем – взрослый мужчина в бейсболке и темных очках. Что-то в нем казалось смутно знакомым, но она уже успела по уши налиться водкой, и мир умиротворяюще расплывался перед глазами.
– Не уверен. – Он остановился в пяти футах от нее, автомобиль у него за спиной по-прежнему тарахтел на холостых оборотах. – А ты?
Где-то в глубине головы зазвенел тревожный колокольчик. Мужик вел себя слишком уверенно. А она не любила уверенных.
– Ты здесь одна?
Ченнинг посмотрела на его автомобиль – тридцатилетний «Додж», отплевывающийся сизым дымком. Что-то тут было не то. Скорее, даже абсолютно всё. Теперь она ясно это почувствовала. Одышливое постукивание под капотом. Человек, который казался знакомым, но не совсем.
– Это дом полицейского.
– Я в курсе, кто тут живет. Но не думаю, что она дома.
На нем были рабочие башмаки и фланелевая рубашка. Колокольчик зазвонил настойчивей. Девяносто пять градусов
[39] – и фланелевая рубашка?
– Я ведь могу ей позвонить.
– Валяй.
Ченнинг неловкими пальцами вытащила из заднего кармана телефон и успела набрать шесть цифр, прежде чем в руке у него появился электрошокер.
– Это еще что?
– Это-то? – Он приподнял его. – Да ничего.
Она увидела тусклые зубы, когда его губы судорожно дернулись в подобии улыбки, а потом намек на профиль, когда он повернулся, чтобы оглядеть улицу в обе стороны. Ченнинг ткнула в следующую кнопку.
– Вот, уже звонит!
Он шагнул на нижнюю ступеньку.
Она встала.
– Не подходите!
– Боюсь, что надо.
Ченнинг повернулась к двери, но на последней ступеньке споткнулась и всем своим весом рухнула на крыльцо. Прикоснулась к голове, и пальцы вернулись все в крови.
– А у тебя красивые глаза.
Поднявшись на последнюю ступеньку, он склонился над ней.
– Очень выразительные.
* * *
Ченнинг очнулась в машине, в которой воняло бензином, мочой и пересохшей резиной. Автомобиль был тот самый, «Додж». Она лежала под пластиковым брезентом сзади. Сразу поняла, что это та же машина – содрогалась даже на мельчайших кочках, громыхая подвеской и сильно накреняясь на поворотах, тормоза скрежетали, словно металлом о металл. Голова Ченнинг была прижата к канистрам, замасленному домкрату и чему-то, что казалось картонной коробкой, набитой камнями. Она попробовала пошевелиться, но в запястья и лодыжки тут же больно вре́зались пластиковые стяжки. Ужас был острым и реальным, поскольку она знала, что может значить такая беспомощность.
Не в теории.
На собственном опыте.
Этого не должно случиться опять! Ченнинг уже миллион раз себе это обещала. «Больше никогда! Я скорее умру!» Но правда была другой. Правда была жесткими пластиковыми стяжками и бензином, ее кровью на коврике грязной машины.
А потом, здесь был еще и этот псих.
«Нет больше церкви, нет больше церкви…»
Он повторял это снова и снова, громко, тихо, потом опять громко. Пружины скрипели, когда он раскачивался на сиденье, и Ченнинг представляла себе его руки, тянущие на себя руль, и спину, ударяющуюся в продранный кожзаменитель с такой силой, что весь автомобиль ходил ходуном. Он почему-то казался знакомым. Она его уже где-то видела? По телевизору? В газете?
Ченнинг не знала; никак не могла припомнить.
Она все выкручивала запястья, и тонкий пластик впивался в кожу. Стала трудиться упорней – и почувствовала такую острую боль, словно руки резали ножом. Ощущение было в точности таким же, как и тогда.
Проволока…
Пластик…
Прежде чем сама это поняла, стала бить ногами в картон, в борта машины. Казалось, что визжит при этом, но нет. Во рту стоял вкус крови.
– Пожалуйста, не надо этого делать. – Сумасшедшие нотки вдруг пропали из его голоса. Прозвучали эти слова мягко и увещивающе.
Она прекратила.
– Чего вы хотите? Зачем вы это делаете?
– На этот вопрос нет ответа – зачем
[40].
– Пожалуйста…
– А ну-ка цыц!
– Отпустите меня.
– Я не хочу делать тебе больно, но сделаю.
Ченнинг поверила ему. А всё его голос, это внезапное безумное спокойствие. Она старалась не двигаться, когда автомобиль резко свернул вправо и подскочил, переезжая железнодорожные рельсы. В багажнике что-то металлически брякнуло, брезент сместился, и в щель она увидела кроны деревьев, телефонные столбы и замелькавшие между ними перевернутые дуги черных проводов.
