Дверь отворилась, и в спальню просунулось знакомое лицо.
– О, ты пришла в себя, – сказала леди Хардкасл. – Как чудесно. Как ты себя чувствуешь?
– Я чувствую себя слегка невменяемой, миледи, – прохрипела я. – И мне на удивление трудно шевелить левой ногой.
– Испытываемое тобой состояние прострации вызвано инъекциями морфия, которые тебе делали, чтобы притупить боль. Главный ее источник – это твоя нога, которой ты не можешь шевелить.
– Я свалилась с лестницы.
– Совершенно верно.
– После того, как споткнулась о кошку.
– Да, об имеющую лишний вес полосатую кошку, которая отзывается на имя Миссис Мерриуэзер.
– А нога?
– Я так и не узнала, как зовут твои ноги, дорогая. Ты дала им имена?
– Она сломана?
– Да, в двух местах. Отсюда и гипс, и неподвижность. Ты никогда ничего не делаешь наполовину.
– Меня учили всегда доводить дело до конца. Сколько времени я пробуду в таком виде?
– Доктор сказал, пять или шесть недель. Возможно, это тебя немного угомонит.
– Уверена, я справлюсь. Сколько времени я здесь нахожусь? Что произошло в доме Челленджер? Леди Бикл в порядке? А инспектор и мисс Коудл? И где золото?
Она рассмеялась.
– Ты лежишь здесь со вчерашнего вечера – сегодня еще только вторник. Джорджи Бикл в порядке, но жалуется на то, что от нее все еще несет керосином. Освободив Джорджи, я связала эту дрянь Челленджер, а потом сумела протелефонировать Симеону Гослингу. Поскольку инспектора не было, я понятия не имела, к кому еще можно обратиться, но Симеон поговорил с кем надо, и скоро на Челленджер надели наручники и увезли в тюрьму. Инспектор и Дина Коудл вернулись в город на автомоторе инспектора вчера вечером. После того, как тарарам в порту улегся, он смог протелефонировать в Брайдуэлл и поднять их на ноги. Поезд был остановлен в Чиппенхэме, где было подтверждено, что так называемое золото – это отнюдь не золото. Началось настоящее светопреставление, но золото так и не нашли.
– А как насчет Морфилда? Хинкли? Крейна?
– Инспектору хватило ума взять Крейна первым, и он раскололся сразу. Сдал всех остальных, включая начальника нашего инспектора – старшего суперинтенданта. Так что неудивительно, что он никак не мог получить разрешение на проведение более тщательного расследования этого дела. Всех причастных арестовали, включая старшего суперинтенданта.
– А как насчет Битти Челленджер? – спросила я. Ей предъявили обвинение в поджоге и убийстве Брукфилда? И что с Лиззи Уоррел?
– Крейн выложил все, что знал о причастности Челленджер. Похоже, она была очень одинокой и ожесточившейся женщиной, и такому змею, как Морфилд, умеющему манипулировать людьми, было нетрудно ее искусить. Уговорив ее шпионить за ЖСПС, он с легкостью смог подвести ее и к следующему шагу, особенно после того, как Брукфилд бросил ее ради Лиззи Уоррел. Он навел справки и выяснил, что несколько лет назад ее подозревали в поджоге. Она с готовностью похвасталась ему тем, что устроила не один пожар, когда он поинтересовался, не может ли она сделать для него одно важное дельце. Собственно говоря, она хвастается и сейчас. Она арестована, ей предъявлено обвинение, и ее дело будет рассмотрено во время весенней сессии суда присяжных, где она займет место Лиззи Уоррел. Саму Лиззи освободили нынче утром, и вечером она придет к Джорджи на ужин. Вообще-то явятся все, так что вечер получится еще тот.
– Мне нечего надеть, – сказала я.
– Вздор. Внизу есть вполне пригодный комбинезон. Я попрошу, чтобы его почистили и погладили.
– Вы слишком добры. Но все ли закончено?
– Более или менее, – ответила она. – Неизвестно, куда подевались Джеймс Стэнсбридж и двое его подручных. А также золото. Рабочая гипотеза заключается в том, что им удалось каким-то образом смыться с добычей, пока в порту царил кавардак. В общем, нас надули.
– Далеко… им… не уйти, – проговорила я, но прежде, чем я смогла выговорить что-то еще, меня одолел сон.
* * *
Проснувшись опять около пяти часов, я чувствовала себя уже куда лучше. Выбравшись из кровати, я сумела умыться свежей водой, заботливо налитой в кувшин, стоящий на рукомойнике. В ногах кровати даже лежало нарядное платье. Я надела его и посмотрела на себя в зеркало в полный рост.
Я уже собиралась позвонить в звонок для слуг, надеясь, что у камеристки леди Бикл найдутся иголка и нитка и я смогу ушить платье, когда раздался стук в дверь.
– У тебя приличный вид? – осведомилась леди Хардкасл.
– Входите, – ответила я. – Я уже одета.
Она отворила дверь.
– Как платье? – спросила она. – Я знаю, это не совсем твой размер, но пусть уж лучше оно будет слишком свободно, чем слишком тесно.
– Там, где оно все-таки касается меня, все в порядке, – отвечала я. – Так что это была замечательная мысль. Если вы сможете раздобыть мне иголку и нитку…
– У меня есть предложение получше, – перебила она. – Если ты не против, камеристка леди Бикл – мисс Корделия Айрленд, прошу любить и жаловать – вызвалась немного перешить это платье. Она буквально сотворила чудо, разыскав наряд на твой крошечный рост, но, к сожалению, его прежняя владелица была куда шире.
– Вы подумали обо всем, – сказала я. – Спасибо.
– Стараюсь. Я попрошу Джорджи прислать мисс Айрленд к тебе.
Час спустя, когда платье было ушито там и сям и я подпоясала его широкой лентой, вид у него стал почти такой, словно оно было сшито на меня. Теперь я была готова вернуться в мир живых.
Я неуклюже спустилась по лестнице, опираясь на костыли, которые нашла у двери моей спальни. Путь вниз был трудным и сопряженным с опасностью, но я все же сумела добраться до холла на первом этаже, не свалившись опять, и кое-как доковыляла до гостиной.
Когда я вошла, леди Хардкасл, леди Бикл и сэр Бенджамин были увлечены беседой. Леди Хардкасл говорила:
– …прошел через всю комнату, положил промокашку на стол и сказал: «Вот поэтому, моя дорогая, вам никогда нельзя подпускать графа Ранкорна к наковальне».
Я слышала эту историю уже много раз, и она всякий раз вызывала у слушателей хохот, хотя меня саму она давно перестала смешить. К счастью, сэр Бенджамин был одним из тех джентльменов, которые смеются на вдохе, в результате чего его смех был похож на тявканье морского льва, и я нашла это непринужденное веселье весьма заразительным. Мое хихиканье передалось леди Бикл, и вскоре мы уже все покатывались со смеху, совершенно позабыв, над чем мы смеемся. Сэр Бенджамин встал и открыл мне свои объятия.
– Добро пожаловать, – сказал он. – Как я рад видеть вас на ногах.
– Спасибо, что так хорошо позаботились обо мне, – ответила я. – Постель была чудесной.
– Это самое малое, что мы могли сделать. После всего, что вам пришлось пережить, чтобы спасти Джорджи от смерти в огне от рук этой мерзкой Челленджер, мы не могли позволить вам страдать на жесткой койке Бристольской королевской больницы.
