Проститутка не ограничивалась, однако, в большинстве случаев тем, что привлекала к себе ободряющими взглядами внимание проходивших мужчин, а подкрепляла обыкновенно — в особенности в населенных ими кварталах — свои ухаживания возможно непристойным костюмом. Хорошенькие проститутки обычно сидели у окна в бросавшемся в глаза неглиже. В «Галантных историях Вены» говорится о Наглергассе, главном центре венской проституции: «Целый день подкарауливают нецеломудренные девицы у открытых окон, возбуждают открытой грудью проходящих Актеонов
[39] и любезными взорами приглашают их к себе…»
К крикливому и бесстыдному костюму добавлялись недвусмысленные жесты. Там, где конкуренция была очень велика, девицы вели себя особенно цинично. Здесь для проходящих устраивались настоящие эротические спектакли. Майкл Райан сообщает в своей книге о проституции в Лондоне: «В пользовавшемся дурной славой доме терпимости, содержавшемся г-жой Обри, проститутки стояли у окна голые, делая разные непристойные жесты, принимая разные циничные позы. И то же бывало во многих других лондонских домах терпимости. Такому безобразию пытались помешать постановлением, в силу которого окна должны были быть защищены занавесками разных видов. Но эти последние обыкновенно откидывались».
Бесстыдство иногда доходило до того, что вообще уже ничего не скрывали от взоров проходящих. В появившейся в 1750 году в Лондоне книге «Обитель Сатаны» говорится о лондонских кварталах, где селились проститутки: «Ты можешь здесь увидеть самые бесстыдные сцены, происходящие у окна, даже в полдень, иногда самый акт… Другие приводят в порядок свои рубашки, фартуки и головные уборы, стоя у окна совершенно обнаженные».
Такие сцены можно было тогда видеть в проститутских кварталах всех больших европейских городов. Поэтому эти кварталы притягивали — особенно по вечерам — массу мужской публики. Каждый день туда отправлялись в одиночку и целыми группами, чтобы насладиться подобными зрелищами, если не в качестве активных участников, то по крайней мере пассивных наблюдателей. Не отсутствовала и более чистая публика, хотя последняя отправлялась туда обыкновенно переодетая, то есть в не бросавшемся в глаза костюме, или не желая скомпрометировать себя, или желая обезопаситься от приставаний черни, обделывавшей здесь свои темные делишки.
Такие же грубые нравы царили и внутри этих домов.
В тех случаях, когда любовная сделка не совершалась с быстротой простого торгового дела, она была соединена с вакханалией, кончавшейся всеобщим пьянством и часто огромным скандалом. Лондонский корреспондент ежемесячного журнала «Лондон и Париж», выходившего в Веймаре, сообщает в 1801 году: «Безобразия, творимые продажными девками, так велики, что положительно говорить о них невозможно… например, на Кастл-стрит, Оксфорд-стрит нет ни одного дома, где бы не происходили с утра до поздней ночи сцены, способные привести человека в трепет».
Из «Писем о галантных историях Берлина» мы узнаем названия целого ряда таких домов терпимости в Берлине, а также и названия улиц, на которых они стояли. Большинство находилось в так называемом Фридрихштадте… Автор описывает также бесстыдное поведение обитательниц этих домов. И его описание вполне подтверждается данными магистра Лаукхарта, знавшего по собственному опыту эти дома — он провел в одном таком доме даже несколько дней, так как солдатом стоял в нем постоем, — и приводящего более детально подробности. О физиономии обитательниц и о способе торговли, практиковавшейся в этих домах самой низкой пробы, магистр Лаукхарт говорит: «В среднем девицы — глупые нахалки, которым совершенно не известно ни чувство приличия, ни чувство деликатности. Речь их уснащена бесстыдными словами, а циничными жестами они еще бесстыднее возбуждают животную похоть. И притом пьют они, даже водку, как ломовики. Если приходишь в такой дом, то первая попавшаяся атакует тебя, назовет „миленький“, обращается на ты и сейчас же требует, чтобы ты ее угостил вином, шоколадом, кофе, водкой и пирожным. И все это подается скверно, а стоит дороже, чем где бы то ни было. Дальнейшее зависит от того, будет ли мусью так галантен, что исполнит желание нимфы, или нет. В первом случае девица остается с ним, гладит его по щеке, называет милым и желанным. Во втором случае она его бросает и ищет себе более податливого компаньона. Таким образом, можно спокойно сидеть в доме терпимости, покуривать трубку, смотреть представление и платить только за то, чего сам потребуешь».
И так многие любили проводить время. Подобные посещения домов терпимости кое-где сделались столь обычными, что никто не видел в них ничего предосудительного, даже, говорят, жены, если туда отправлялись их мужья. О бесцеремонном посещении домов терпимости берлинцами магистр Лаукхарт сообщает: «В Берлине не считается постыдным или зазорным заходить в дом терпимости. Многие даже очень почтенные мужья ходят туда, и никто не порицает их за это, даже собственные их жены. Всем известно, что каждый десятый делает это просто из любопытства или для времяпрепровождения».
В домах терпимости, посещавшихся более состоятельным бюргерством, царили те же нравы, хотя жизнь текла и менее шумно. Такие дома лежали к тому же обыкновенно в стороне от центральных улиц. Почтенные бюргеры, несомненно, бывали очень не прочь разнообразить супружескую жизнь, но должно было это совершаться без всякого скандала. Какова была программа в этих более чистых домах терпимости, видно из «Описания Берлина, Потсдама и Сан-Суси» Мюллера: «Одна из девиц караулит постоянно за окном, и, как только является посетитель, к ней присоединяются другие, раз они не заняты. Все здесь очень дорого и элегантно. Madame, у которой живет девица, встречает посетителя, рассыпаясь в любезностях, и провожает его в приятно натопленную и чистенькую комнату, где стоит диван и небольшая кровать. Появляется одна или несколько красиво причесанных, мило одетых женщин, и madame, уходя, спрашивает, чем она может служить. Посетитель требует, скажем, бутылку вина — прекрасно, бутылка немедленно подается. Сколько стоит? Талер. Печенье? Восемь грошенов! Ты садишься на диван и шутишь с девицей. Вдруг у нее разбаливается голова. „А что если нам выпить чашку шоколада?“ — „Ты, надеюсь, останешься на ночь?“ — и она обнимает тебя и горячо целует в обе щеки. Если ты решил испить чашу любви до дна и, так как день клонится к концу, остаться на всю ночь, то это для девицы тем приятнее. „Madame, чашку шоколада!“ — кричит она и шепчет ей на ухо: „Господин остается“. Madame посылает лакея с шоколадом. Сколько? Шестнадцать грошенов? Прекрасно. Является горничная с ночным колпаком, туфлями, полотенцем, двумя тазами с водой, желает доброй ночи, запирает и уходит».
Если таковыми были большинство домов терпимости и их обитательницы, если отдельные города и страны отличались друг от друга разве только тем, что под влиянием расовых или национальных особенностей ярче выступали те или иные черты профессии, то, как уже упомянуто, в каждом городе существовало несколько святилищ любви, обслуживавших исключительно богатую и требовательную клиентуру. Эти последние отличались, разумеется, во всех отношениях, извне и внутри, от домов второго, третьего или четвертого ранга. Здесь девицы никогда не показывались у окна и, уж конечно, никогда не показывались в бесстыдном костюме. Да и вообще ничто не говорило непосвященному о характере дома. Очень часто, напротив, все имело целью произвести впечатление строжайшей солидности. Даже значительная посещаемость многих из таких домов тщательно маскировалась. Целый ряд дверей выходил в переулки или в соседний дом, так что никто не видел входивших или выходивших посетителей. Все это делалось отчасти в интересах богатых клиентов, желавших сохранить инкогнито, отчасти в интересах специальной категории посетителей, например священников, которым посещение таких учреждений было запрещено.
