Другой, тоже английский обычай, господствовавший преимущественно в Гертфордшире и праздновавшийся через каждые семь лет в день Михаила, то есть 10 октября (по старому стилю), заключался, по словам Тэна, в следующем: «Толпа молодых парней, преимущественно крестьяне, собирается в этот день утром в поле и выбирает предводителя, за которым они обязаны следовать повсюду. Он отправляется в путь со своим отрядом. Путь лежит через болота и топи, изгороди, рвы и заборы. Всякий, кто им встретится, невзирая на возраст, пол и положение, обязан подвергнуться обряду качания. Девушки и женщины поэтому в эти дни не выходят из дома. Только легкомысленные девицы любят подвергаться этому обряду и остаются с веселой бандой до поздней ночи, когда, если только погода благоприятствует, устраивается в поле под открытым небом пирушка, переходящая в вакханалию».
Наиболее разнузданно вели себя, однако, во время народных праздников, связанных с ярмаркой или паломничествами. Приличия в таких случаях было мало. В качестве характерного примера того, как веселились в таких случаях народные массы, приведем следующий обычай, бывший очень популярным во многих странах, в особенности в Бельгии, где он сохранился вплоть до XIX века и нашел свое высшее выражение в знаменитом брюссельском кермессе. Накануне праздника, всегда во вторник, все собирались у крутого оврага в окрестностях города или села, ели, пили, пели и, наконец, разделившись на парочки, обнявшись, катились вниз по склону оврага. Хорошенькая женщина, красота которой при этом представала глазам всех, могла этого не стыдиться, напротив, ей восторженно аплодировали, а ее партнеру завидовали. В Брюсселе, где это народное празднество происходило обыкновенно на одном из обширных склонов долины Восегат, порой катались таким образом на потеху себе и другим четыре или пять тысяч парочек. Такая же игра существовала в Богемии, в Эгерланде и в Англии.
Народные празднества, достигшие своего наивысшего развития в Англии — здесь были налицо самые благоприятные условия для их развития: большие города и значительная гражданская свобода, — были почти всегда сатурналиями, в которых рядом с культом Вакха всегда играл большую роль и разнузданный культ Венеры. Что и тот и другой облекались в такие формы, которые покажутся несносными мало-мальски развитому вкусу, уже по одному тому неудивительно, что подобные праздники всегда были и наиболее выигрышными днями для проституток, которые присутствовали на всех таких праздниках, а к самым большим паломничали целыми толпами или даже приезжали издалека.
Но даже если и не было проституток, находясь в своем собственном кругу, люди с особенной охотой пускали в оборот скабрезные шутки. Доказательством может служить известная картина Корнелиса Троста, изображающая прибытие персидского начальства. Эта шутка состояла в том, что хорошенькая женщина выставляла из окна взорам публики заднюю часть тела, превращенную с помощью угля в лицо. На картине Троста эту роль исполняет хорошенькая голландская трактирщица вблизи Амстердама. И чем грубее вели себя люди на словах и в поступках, тем выше было удовольствие. И наоборот: чем безудержнее становилось веселье, тем разнузданнее вели себя мужчины и женщины. Не пропускали ни одной женщины. О знаменитой лондонской ярмарке, так называемой ярмарке Варфоломея, даже говорили, что она «могила для всех лондонских девственниц», и все дети, родившиеся от неизвестных отцов, назывались «детьми Варфоломея».
Еще в 1880 году Теге сообщает в своей появившейся в Дрездене книге «Англия, Уэльс, Ирландия и Шотландия» следующее об этой ярмарке: «Так как здесь все имеет целью разжечь простую публику, то каждый и отдается всецело разнузданному веселью. Радость и довольство сияют на всех лицах, и все ликуют. Что ни в чем себе не отказывают и о приличии не особенно заботятся, понятно и без дальнейших объяснений. Известный класс публичных девушек в эти три дня совершенно свыкается с этим сборищем черни. Но и немало неопытных невинных девушек увлекается потоком развращенной черни, и многие из тех, которые ныне занимают первое место среди жриц Венеры, впервые дебютировали на этой сцене и перешли из рук пьяных матросов в руки лорда».
Такие же приблизительно нравы царили и на больших паломничествах в католических странах, завершавшихся всегда бурным народным праздником совсем не религиозного характера. Один современник так описывает известное паломничество в Хернальс около Вены: «Раньше было немало таких местечек и религиозных поводов предаваться пороку. К числу наиболее известных таких местечек принадлежал Хернальс, деревушка недалеко от Вены, где находится гора с крестом, придающая прогулке религиозный оттенок. Это местечко посещается особенно охотно в пост и в самом деле заслуживает названия Fastenredoute, редут поста, как его здесь называют.
Под предлогом благочестия все собираются туда; чернь, как и дворянство, массами стекается пешком и верхом. Так как католикам возбраняется есть мясо в постные дни, то они наслаждаются лицезрением женских грудей. Взорам предстают самые блестящие кареты, экипажи и наряды. Как все излюбленные празднества, и это посещается проститутками. Муж прогуливается со своей любовницей, встречает жену под руку с двумя офицерами, они проходят мимо, раскланиваются и смеются…»
Так как незаконные любовные радости были главной целью для многих участников этих и подобных официальных паломничеств, то создалась целая масса соответствующих поговорок. О девушке, заподозренной в беременности, говорили: «Она участвовала в паломничестве». Нечто подобное говорили и о женах, любительницах разнообразия в календаре супружеской жизни. Другая поговорка гласила: «Кто посылает жену на воды или на паломничество, у того колыбель ни один год не пустует» и т. д.
К числу народных праздников относились также во всех странах казни. В особенности это имело место, да и сохранилось до наших дней, в Англии.
В книге «Прогулки по Лондону», появившейся еще в 1852 го ду, говорится: «Вы хотите знать, как совершаются наши народные торжества? Наши приходские праздники, наши праздники виноградного сбора, наши масленичные шутки, когда в вашей солнечной стране народ опьяняется вином, весельем и пляской? Они празднуются, сударь, в день казни перед Нью-гейтом, или в Хормонджерленде, или на каком-нибудь другом прекрасном местечке перед тюрьмой наших графств. Тут стоят такая толкотня и давка от зари до того момента, когда палач совершит свой ужасный долг, в сравнении с которыми суета ваших ярмарок бледнеет. Окна окрестных домов сдаются за дорогие деньги, строятся эстрады, появляются вблизи лавочки со съестными припасами и напитками; пиво и водка покупаются нарасхват; издалека люди прибегают, приезжают в колясках или верхом, чтобы насладиться зрелищем, позорящим человечество, а в передних рядах стоят женщины, и вовсе не только из низших классов, а также изящные, нежные белокурые кудрявые головки. Это позорно, но это так. А на долю наших газет выпадает потом печальная обязанность, от которой их не освободит ни один истый англичанин, — зарегистрировать последние судороги несчастных с душераздирающей точностью физиологии».
И как раз эти казни, превращенные в публичные зрелища, играют выдающуюся роль в истории публичной нравственности, так как самые жестокие из них, те, во время которых жертву сначала пытали, а потом медленно убивали, были для значительной части зрителей, в особенности для женщин, не чем иным, как чудовищными разжигателями чувства сладострастия. Ими наслаждались, чтобы возбудить самым диким образом свою чувственность. И это действие иногда обнаруживалось в ужасающих формах.
