Книга История нравов. Буржуазный век, страница 29. Автор книги Эдуард Фукс

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «История нравов. Буржуазный век»

Cтраница 29

В своем окончательном виде буржуазный идеал красоты диаметрально противоположен идеалу абсолютизма. Он должен был находиться в таком же резком противоречии к последнему, в каком некогда идеал красоты Ренессанса находился к средневековому идеалу красоты. Ибо снова стояли перед человеком, этим живым орудием истории, иные цели, и снова он должен был сыграть в жизни иную роль, чем прежде.

Так как идеал красоты каждой новой эпохи всегда диктуется интересами политически господствующих или по крайней мере задающих тон классов, то в эпоху абсолютизма красивым считался человек, предназначенный к бездействию и безделью. Все, что во внешнем облике человека напоминало о систематической работе, все, что с виду благоприятствовало ей, считалось некрасивым. Этот паразитический идеал, идеал бездельника, возведенный в идеал человеческой красоты, получил свое наиболее точное и наиболее рафинированное выражение в царствовании Людовика XV. В эпоху рококо он праздновал свой высший и всеми признанный триумф.

В эту же эпоху наметился, однако, и перелом, ибо тогда уже назревала новая эпоха. По мере того как под влиянием ускоренного фабричной индустрией процесса капитализации менялся весь общественный организм, по мере того как распространялись вместе с тем буржуазные идеи, менялся и идеал красоты рококо, превращаясь уже до начала революции в свою прямую противоположность. Эта диаметральная противоположность соответствовала, естественно, совершенно изменившимся потребностям общества. История поставила перед рвавшейся к господству буржуазией самые сложные и трудные проблемы в самых разнообразных областях.

Необходимо было сызнова урегулировать все взаимные отношения между людьми. Решить эти выросшие из исторической ситуации задачи мог лучше всего человек ума и воли, или, вернее, только он один и мог решить эти задачи. Высшей потребностью времени было, следовательно, соединение обоих этих качеств в одном лице, и притом в возможно большем количестве лиц, ибо решение предстоявших очередных задач времени требовало сотрудничества всех.

Эпоха провозгласила поэтому идеалом именно эти линии: ясный, энергичный взгляд, прямую и напряженную осанку, жесты, исполненные силы воли, оттенок самосознания в голосе, руки, способные не только хватать, но и удержать захваченное, ноги, энергично ступающие и твердо стоящие на завоеванной позиции. Таковы были линии, отличавшие отныне тонко организованную, исполненную сильной воли человеческую машину, и эти качества хотя и требовались преимущественно от мужчины, однако должны были до известной степени воплощаться и в женщине.

Другая существенная составная часть нового идеала красоты — душевная красота. Более высокая жизненная цель, не исчерпывающаяся уже одним только паразитическим наслаждением жизнью, сознание, что высшие идеалы человечества лежат не позади, а впереди, — все это предполагает особые качества, а именно свободный, высокий лоб, за которым живут «чудесные, великодушные мысли, подобно орлам, привыкшим купаться в лучах золотого солнца», солнечно-ясный глаз и гордый взор, блистающий откровенностью и великой любовью к людям, наконец, характер, способный страстно увлечься тем, что он признал за правду.

Сочетание в одном лице физической и душевной красоты заметно отличало человека буржуазной эры от господствующего в эпоху абсолютизма типа, так как именно этих линий нет в идеале красоты абсолютизма.

Не менее существенной метаморфозе подвергся в буржуазной идеологии и человек как орудие эротики. В эпоху буржуазного возрождения человечество снова переживало молодость, чувствовало себя во второй раз после Средних веков как бы заново рожденным. Поэтому вновь торжествовало творческое начало: сила, здоровье, жажда деятельности, ибо таковы всегда характерные признаки молодости. Этим качествам соответствовали особые черты и в идеальном образе физической красоты. Тело мужчины и женщины было уже не только, как в эпоху рококо, объектом рафинированного наслаждения, функции которого исчерпывались одним только физическим удовольствием. Половая способность и половое наслаждение подчинены теперь задачам и целям всего человечества.

Так само собой должен был пасть рафинированно-извращенный идеал красоты рококо, считавший самым заманчивым и привлекательным детскую незрелость форм, красоту мальчика и девочки (см. предыдущий том «Истории нравов»). Теперь снова выше всего ценят мужчину и женщину в полном расцвете сил. Мужчина перестал быть игрушкой в руках женщины, он ее бурно-страстный повелитель, на которого она взирает с гордостью и нежностью. Женщина предпочитает мужчину с мускулами, с крепкими ляжками и икрами.

В относящемся к 1799 году «Опыте философии моды» говорится в пикантных выражениях, все еще характерных для эпохи: «Подобно тому как мужчины чувствуют величайшее отвращение к толстой женской шее, так ненавидят женщины тонкие икры. Икры мужчин — истинный термометр их нежности на практике, барометр их физической силы, счеты, на которых они отмечают число данных ими уроков любви, книга, куда они записывают свои расходы на женщин. Поверьте мне, коллеги-мужчины, женщины — лучшие, каких вы только можете себе представить, знатоки икр; взоры их падают вниз, как наши обращаются вверх».

Женщина обязана рожать детей. Она должна поэтому иметь широкий таз. Она должна сама кормить произведенных ею на свет детей, а эта обязанность предполагает наличие полной и крепкой груди. Таковы отныне типы, воплощающие красоту человека. Или, выражаясь кратко: в физической области снова восторжествовала красота целесообразности. Новый человек, таким образом, весьма напоминает человека эпохи Ренессанса, и мы в самом деле находим в его созданном идеологией идеальном образе немало линий, считавшихся достоинствами и людьми эпохи Возрождения. И это совершенно логично, так как современный буржуазный век не что иное, как дальнейшее развитие Ренессанса. Вновь родившийся идеал красоты превосходит, однако, идеал эпохи Возрождения преобладанием в нем элементов духовных и душевных. Этим вообще отличается новый буржуазный идеал красоты от соответствующего идеала всех предыдущих эпох.

И потому этот идеал высший из всех до сих пор порожденных человеческой мечтой о красоте. Он превосходит — это также следует подчеркнуть — даже античный идеал, хотя и не отличается свойственной последнему единственной в своем роде гармонией. Античный идеал красоты, по существу, идеал чисто физиологической красоты — вот почему здесь голова занимает такое же место, как и все остальные члены тела. В новом буржуазном идеале красоты голова, как место мысли, души и чувств, господствует, напротив, над всеми остальными частями тела. Она главенствует над телом, но не в средневековом духе, не в том смысле, что она его порабощает, а в том смысле, что она воплощает особенно ярко все свои естественные цели и функции.

В этом заключается в наши дни торжество духа над телом, если не в жизни, то в идеологии.

Подобно тому как оппозиционное отношение буржуазии к абсолютизму определило собой первую формулировку новой половой идеологии, так было оно и первым фактором, определившим идеал физической красоты. Можно сказать не преувеличивая, что на первых порах некрасивым демонстративно считалось то, что идеализировала и чему поклонялась эпоха абсолютизма. И это касается не только человека, но и вообще всех сторон жизни. По той же причине была предана всеобщему презрению господствовавшая до той поры идеология красоты.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация