Другое последствие того же специфически здорового воззрения состояло в том, что тело женщины перестало быть простым соединением груди, лона и бедер, как в эпоху старого режима (см. предыдущий том «Истории нравов»). Теперь женщина снова стала единой и цельной, соединением тела, ума и души. Третьим последствием провозглашения здоровья как высшего идеала красоты было то обстоятельство, что в моду вошел и всячески прославлялся естественный цвет кожи и прежде всего розовый цвет здоровья. Женщина и мужчина не хотели более казаться старыми. Они хотели сиять свежестью. Прекратилось массовое потребление пудры. Исчез также обычай неумеренно румянить лицо, свойственный эпохе старого режима. Если же женщины продолжали еще румяниться, то они красились по крайней мере в цвет здоровья.
Хотя политический переворот совершился в Германии лишь полстолетием позже, все же культура абсолютизма была уже в конце XVIII века превзойдена и здесь. Наполеоновские войны уничтожили к тому же последние ее остатки, всюду распространяя и давая гражданское право идеям революции. Это имело своим естественным последствием, что и в Германии произошли те же перемены, как в Англии и во Франции. Здесь также восторжествовал идеал физического здоровья, идеал целесообразной красоты. Нет более яркого примера, чем Гёте. Гёте и Шиллер знаменовали собой бюргерскую революцию, отраженную в поэзии. А какой здоровый воздух веял на этих высотах, доказывают тысячи стихов, сорвавшихся с певучих уст Гёте. Достаточно привести одно стихотворение, посвященное им Кристель (своей жене Христине Вульпиус): «Часто я бываю в мрачном, угнетенном настроении и кровь тяжело течет в моих жилах. Но стоит мне только увидеть мою Кристель, и все опять хорошо. Я рассматриваю ее со всех сторон и не знаю, почему она мне так нравится. Когда я гляжу в ее черные плутовские глазки под черными бровями, то сердце мое так и тает. Найдется ли другая, у которой были бы такие милые губки и такие круглые милые щечки. А налюбоваться ее круглой грудью — не налюбуешься!»
Это уже язык не галантности, а самой доподлинной здоровой чувственности.
Буржуазное общество никогда до конца не отрекалось официально от первоначальной своей идеологии красоты, возникшей в Англии, а потом совершившей вместе со всеми остальными идеями Великой французской революции победное шествие по всем странам, организовавшимся на основах капиталистического производства, от идеала красоты, основным базисом которого был здоровый, гармонически развитой человек. В наши дни этот идеал чрезвычайно успешно воплотился в процветающем, особенно в Германии, культе наготы (Nacktkultur), представляющем единственное в своем роде явление. «Путем гармонического развития красоты к более высокой нравственности» — так гласит гордая программа современных апостолов этого учения.
В одной из следующих глав нам еще придется вернуться к этому движению, поэтому здесь мы ограничимся одним только упоминанием.
И все-таки: именно в этом официальном поклонении первоначальному идеалу красоты сказалось безусловное господство нравственного лицемерия. Ибо на практике преследовались совсем иные идеалы, и потому в мужчине и женщине ценились совсем иные качества. И прежде всего, естественно, в женщине. Но и в мужчине… Да это и понятно. Тенденции капитализма, развивавшегося в каком угодно другом направлении, только не в сторону усовершенствования человечества в более высоком смысле этого слова, должны были проявиться во всем.
В наш век капитализма царит купец, преимущественно фабрикант. А купец менее всего герой, во всяком случае не герой в античном смысле слова. Он отнюдь не чувствует потребности мужественно рисковать своей жизнью, еще менее, конечно, пожертвовать собой для других. Совсем напротив: он стремится жить, причем как можно более за счет других. Он хочет нажить как можно больше денег. Его собственное Я представляется ему важнейшим фактором в быстро бегущей смене явлений. Так же мало является он вершиной человеческого совершенства, ибо его способности, равно как его успехи, всецело зависят от безусловно одностороннего развития его интересов.
Все односторонне сведено у него к расчету. Все неделовое, все, что не дает ему шансов материальной наживы, относит он в рубрику удовольствий, на которые он тратит разве часть своего свободного времени. К той же категории он относит светскую жизнь, науку, искусство, политику, заботы о здоровье и красоте тела и т. д.
В истории на самом деле никогда более не повторялся столь односторонне развитый человеческий облик. Этот тип купца сделался в буржуазном обществе до известной степени идеалом мужчины вообще. Он вырисовывался все отчетливее и ярче, становился все более господствующим, пока не сделался в наше время единственным, оттеснив на задний план всякий другой мужской тип. В настоящее время, например, никому не придет в голову охарактеризовать Германию, если только он знаком со страной и ее населением, типами ее мыслителей и поэтов. Эти последние могли считаться идеальными образами только в такую эпоху, когда буржуазное государство существовало лишь как идея. Когда оно из идеи превратилось в реальность, его идеальным воплощением должен был стать его представитель, то есть купец.
Чрезвычайно характерная черта этого идеального образа в том, что половая и животная сторона жизни не дали никакого материала для его образования. Купец на вид не более чем чистое соединение логики, цепкой энергии и неутомимейшей деятельности. В машинный век он сам не более чем машина, и, само собой понятно, машина, всегда находящаяся в процессе производства, иначе она ведь не «капитализировалась» бы. А это было бы недочетом, совершенно непримиримым с экономическими основами жизни. При всей своей односторонности это все же очень богатый тип, в высшей степени дифференцированный и сложный. Хорошо функционирующая счетная машина при всей своей простоте, как известно, также одна из наиболее сложных машин, какие только существуют. И потому она как-никак идеал машины. Как уже говорилось, противоположность действительности первоначальному идеалу красоты ярче сказалась в той метаморфозе, которую пережил в течение XIX века идеал женщины, созданный мечтой мужчины этой эпохи. Идеал женской красоты изменился в направлении, противоположном тому, в каком изменился идеал мужской красоты, что, однако, не мешало тому, что и это изменение как нельзя более отвечало потребностям развивавшегося капитализма.
В женском идеале снова на первый план выступает, чтобы остаться господствующей, эротическая линия в отношении как физическом, так и духовном. Развитие капитализма снова сделало женщину предметом роскоши для мужчины господствующего класса, и притом, что вполне естественно, наиболее драгоценным предметом роскоши. А, как известно, предметы роскоши существовали во все времена только для того, чтобы ими наслаждались, и притом наслаждались в материальном смысле этого слова. Воображение поэтому воспринимает как красивые те линии, которые способствуют такому наслаждению, а ими являются, само собой понятно, только эротические красоты женщины! Их и подчеркивают особенно резко.
Потребность имущих классов видеть в женщине снова не более как эротически-лакомый кусочек находила себе опору в фактически не изменившемся общественном положении женщины. Как уже было выяснено в предыдущей главе, победа буржуазного порядка над идеями абсолютизма сделала женщину только в теории равноправным человеком. На самом же деле она находилась в такой же зависимости от мужчины, как и прежде. Только в законном браке имела она и теперь право удовлетворять так называемую потребность природы. Ей приходилось и теперь добиваться любви мужчины теми же способами, что и прежде. Другими словами: если только сам мужчина не домогался ее руки из денежных соображений, она должна была заманить мужчину в свою сеть теми своими качествами, которые его соблазняли как самца, то есть теми эротическими наслаждениями, которые мог рассчитывать найти у нее человек, готовый связать с ней свою жизнь.
