Книга История нравов. Буржуазный век, страница 43. Автор книги Эдуард Фукс

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «История нравов. Буржуазный век»

Cтраница 43

И только поэтому кринолин и совершил свое триумфальное шествие по всем странам.

Как ни органичен и логичен кринолин как результат долголетней эволюции, ни одна мода XIX века не отличалась такими смешными формами. И потому наряду с модами революционной эпохи он нашел наиболее яркий отголосок в литературе и в искусстве. Он вызвал не только огромное число газетных статей во всех странах, но и специальные исследования, всецело посвященные ему. Из немецких сочинений достаточно указать на статью эстетика Фридриха Фишера в 3-м томе его «Критических заметок». Большинство этих статей и сочинений объявляли войну кринолину как вершине безвкусия, как моде ординарной, как заблуждению и т. д. Для карикатуристов кринолин был, так сказать, «даровым кормом», на который они и набросились во всех странах с величайшей жадностью. В парижской газете «Шаривари» содержится более ста карикатур на кринолин. Лучшие принадлежали, конечно, Оноре Домье.

В 1856 году, когда кринолин вошел в моду, на страницах «Шаривари» помещалось ежедневно от двух до трех карикатур на него. В таком же духе действовал и лондонский «Панч». Многие из появившихся тогда — в виде отдельных листов — роскошных литографий, служивших главным образом для украшения стен, как более поздние олеографии, также высмеивали формы и неудобства кринолина.

Если для всех критиков кринолина остались тайной как причина его распространенности, так и его конечные тенденции, то все же некоторые из них, и прежде всего Фишер, высказали немало ценных замечаний об этой моде. Последний метко замечает, что начавшаяся после 1848 года политическая реакция, превратившая мужчин в баб, в особенности благоприятствовала господству кринолина: «В 1848 году настроение было бодрое, мужественное, активное, богатое надеждами и — иллюзиями. Потом последовала реакция, а в такие эпохи люди охотно отказываются не только от своих грез, но и от надежд, от мужественного стремления вперед, от веры в высшие блага человечества, от всякого пафоса. Буржуазия набрасывается на индустрию и деньги. Тон снова задает аристократия, светское общество, приучающее и буржуазию предаваться рафинированным удовольствиям и находить высшее наслаждение в иронии пресыщения. Иметь убеждения считается смешным, быть энергичным провозглашается наивным. Как не стать и костюму бесцветным, висящим и вместе узким. В такие изысканно-пресыщенные эпохи обычно тон задают женщины. И не впервые, и не во второй, нет, уже в третий раз это женское господство находит свое внешнее выражение в кринолине».

Аналогичную мысль проводит Пельтан в своей уже цитированной книге о Второй империи «Современный Вавилон»: «Неопровержимой исторической истиной является тот факт, что костюм становится тем объемистее, чем скуднее умственная жизнь эпохи. В наше время размеры его почти превзошли границы возможного, и требуется немало искусства, чтобы дама в таком колоссальном облачении не потеряла равновесия».

Однако самое злое замечание Фридриха Фишера о кринолине — и в этом усматривает он исконную цель, — следующие его слова: «Говорят, враги утверждают, будто столь прославленная прохладность этого костюма часто приводила к простудам, имевшим своим последствием преждевременный конец состояния, скрыть которое и стремился первоначально кринолин».

Выражаясь яснее: кринолин часто приводил к болезни нижней части живота, имевшей своим следствием желанный для большинства беременных дам аборт. Не говоря уже о том, что здесь может идти речь только об отдельных случаях, не в этом заключалось истинное назначение кринолина. Как мы показали, развитие моды следует совершенно иным законам. Модой становится лишь то, что обслуживает интересы всех. Гораздо правильнее поэтому предположить, что быстрота, с которой воцарялся кринолин, и продолжительность его господства объясняются в значительной степени теми преимуществами, которые он дает женскому кокетству, принуждая то и дело прибегать к нему даже порядочную даму. Оттопыривающийся кринолин заставлял постоянно делать retroussé. Садясь, гуляя, проходя в дверь, поднимаясь по лестнице, танцуя и т. д. — всегда приходилось придавливать кринолин. Вследствие этого он, естественно, вздувался в каком-нибудь другом месте, обнаруживая самые интимные части тела.

Кринолин был в своем роде последним этапом, так как идти дальше здесь было уже невозможно. Когда пробил его час, необходимо было задаться прямо противоположными задачами. Не следует при этом забывать, что кринолин решил только проблему выявления талии. Подчеркнуть при помощи кринолина бедра было просто невозможно, да и то, что в этом отношении было сделано предыдущей модой, кринолин свел на нет. При имеющей форму круга юбке задняя часть ничем не отличается от передней. А хотелось подчеркнуть и эту заднюю часть, которая как-никак есть и остается самой чувственной прелестью женщины. И не только подчеркнуть ее хотели, но и действовать с ее помощью, а это в кринолине было невозможно.

Ко всему этому необходимо прибавить, что все более торжествовавшее нравственное лицемерие буржуазии должно было стремиться создать другие, более приличные, чем кринолин, формы костюма. И это тем настоятельнее, что более приличные формы очень скоро оказались еще более рафинированными. Принципиальный поворот был в этой области, стало быть, вполне логичен. Новая цель, к которой теперь устремилась мода, заключалась в том, чтобы найти такой костюм, в котором женщина казалась бы раздетой.

Поворот осуществился, когда стала шататься социально-политическая система, то есть Вторая империя, если и не создававшая кринолин из ничего, то во всяком случае обеспечившая ему существование и наложившая на него свой отпечаток.

Всегда, когда падает герцог, падает и тот плащ, в который он официально рядился [21].


Так как постепенный поворот от кринолина исходил из стремления снова и в большей степени, чем прежде, ввести в арсенал женских средств соблазна эротическое воздействие бедер, то последующие моды должны были привести к гротескному подчеркиванию красот Венеры Каллипиги. Женщины хотели теперь не только показать, но и возвестить всему миру, что они обладают именно этой прелестью. Для этой цели сначала изобрели украшение из лент, материи, пестрых бантов, розеток и т. д., прикрепляемое на соответствующем месте, а потом cul de Paris (парижский зад) и турнюр.

Этот искусственный горб, которым отныне украшала себя каждая дама, который становился с каждым сезоном все огромнее, который составлял гордость всех женщин, был, разумеется, очень далек от красоты. Он был, быть может, грубее даже кринолина, и все-таки путь к цели, хотя в большинстве случаев бессознательно, был намечен. Эту возвышенную цель — казаться, несмотря на полный костюм, почти совершенно раздетой, — эту «непроизвольную наготу», как выразился Золя о Нана, женская мода осуществила в начале 1890-х годов. Начиная с этого момента все изменения в моде не имели долгое время иной задачи, как все более усовершенствовать и сделать все более пикантным впечатление наготы женского тела. «О боже! Все, решительно все видно, и притом более чем отчетливо!» — таково было отныне высшее блаженство множества восторженных модниц. Самые порядочные дамы, с уст которых никогда не срывалось слово, способное хотя отдаленнейшим образом оскорбить чувство приличия, дамы, боящиеся на улице поднять юбку, предпочитающие их лучше волочить по грязи, позволяют, нисколько не смущаясь, портному выявлять с пикантной отчетливостью интимнейшие части их тела.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация