Глядя на такие праздники, невольно на мгновение проникаешься мыслью, что возродились времена беспорядочного полового смешения. На них царит дикая сутолока, причем оба пола флиртуют самым бесстыдным образом, чему способствует и эротически пикантный маскарадный костюм. Разумеется, это явление не относится только к последнему времени, как видно уже из прежних глав. Балы эпохи Директории и империи во Франции, а также английские балы этой эпохи отличались достаточной разнузданностью. Именно тогда уже вошел в моду обычай, в силу которого женщины так охотно надевают мужской костюм. Потом, когда тон задавала мелкая буржуазия, более чопорная и щепетильная, воцарилась некоторая большая сдержанность. Но уже в 1830 году, когда снова победоносно выступила крупная буржуазия, вновь произошел поворот.
В особенности балы художников этой эпохи достигали апогея вакхической разнузданности. В Париже на долгие годы снова установилась мода, что женщины являлись на бал в мужском костюме. Мужской костюм давал возможность свободного и непринужденного времяпрепровождения, так как большинство мужчин ведут себя сдержанно только в присутствии дам, тогда как в мужской компании они не стесняются. Женщину устранили тем, что она одевалась по-мужски. А чтобы доказать, что она и в самом деле стала истинным мужчиной, она часто вела себя беззастенчивее мужчин. Теперь она могла уже свободно наслаждаться всеми ею столь желанными удовольствиями. Множество картин, относящихся к домартовской эпохе, дают наглядное представление о разнузданности тогдашних празднеств.
Не следует при этом, однако, упускать из виду, что такие нравы царили в артистических кругах и выражали в значительной степени протест против филистерского мещанства.
Только в 1850-х годах эта разнузданность получает более общий характер. На сцену выступила крупная буржуазия, и все остальные слои, даже артистическая богема, отошли на задний план. Все получило грубый, даже скотский оттенок. Парвеню накладывал отпечаток своих манер на общественные развлечения, как он накладывал его и на политическую жизнь. В эту эпоху даже жены мещан находили наивысшее удовольствие в том, чтобы блистать на балах наготой. Декольте достигало своих крайних пределов; даже при английском дворе декольтировались так, что была видна почти вся грудь. На маскарадах преобладали классические костюмы, отличавшиеся возможно большим отсутствием костюма. Вспомним хотя бы костюм, в котором однажды явилась на придворный бал красавица графиня Кастильоне, любовница Наполеона III.
В одном современном сообщении говорится: «На последнем костюмированном вечере при дворе красавица графиня Кастильоне, известная главным образом своими пышными формами, явилась в костюме героини нового романа Флобера „Саламбо“. На ней было высоко подобранное платье, сандалии, на каждом пальце удивительно сложенной белоснежной ноги сверкало бриллиантовое кольцо, а над левым коленом — драгоценное запястье из алмазов и смарагдов».
С тех пор разнузданность уже не ослабевала, чтобы достигнуть в наше время, как уже показано, своего апогея. Почти беспомощны против этого, естественно, всякие полицейские меры, запрещающие, например, устроителям публичных балов и маскарадов сооружать искусственные беседки, где влюбленные парочки могут спокойно предаваться любви и т. д. В таких случаях любители подобных развлечений спасаются на время под сенью семейного дома и беснуются здесь, пока не пройдет гроза нравственного ригоризма.
Кто хотя бы поверхностно знаком с жизнью жуирующего бомонда, тому известно, что здесь часто не знают ничего высшего, как предаваться самым грязным неприличиям: «Ведь мы среди своих… Как очаровательно иметь возможность хоть раз в жизни не стесняться».
Начинается обыкновенно с того, что кто-нибудь продекламирует явно скабрезные стихи, модные в том или другом кабаре, и нередко эти стихи лучше всего знает и помнит именно дама, которую не очень приходится упрашивать повторить их со всеми подчеркиваниями. Потом переходят к танцам. Стоит ли стесняться! Если светские дамы Второй империи подражали на своих семейных вечерах самым разнузданным танцовщицам канкана из «Бал Мабиль», то в 1890-х они соперничали так же рьяно с сестрами Баррисон — ведь носили же и они такие же пикантные dessous. А ныне? Ныне, как уже упомянуто, танцуют матчиш или кекуок так дико, сладострастно, как не осмелился бы его протанцевать сутенер со своей проституткой.
Картина этих нравов везде одна и та же. Там, где процветают полудевы, девушка не умеет лучше доказать свое презрение к мещанству, как тем, что прежде всего эмансипируется из-под власти чувства стыдливости.
У Марселя Прево встречается такая сцена: «Она быстро села на стул перед роялем и заиграла прелюдию, прежде чем ее могла остановить Мод, которой это не нравилось. С необыкновенным талантом подчеркивала она все двусмысленные стихи. Мужчины аплодировали. Песенка произвела на них более сильное впечатление, чем они хотели признаться. Контраст между неприличным содержанием песни и девичьими устами, произносившими ее, и девичьим слухом, ловившим ее, зажег в них искру желания. Искрящаяся пена рискованной песенки опьянила и девушек, этих полудев. Смех их звучал неестественно прерывисто, и они опирались с еще большей томностью на руку своих кавалеров».
Многие мужчины этих кругов считают для себя высшей честью иметь жену, обнаруживающую в этом отношении и понимание и склонность. Что из того, если она при этом позволит другому поцеловать ее или если она перешептывается с кавалером, спрятавшись за веер! Ведь и сам муж ведет себя не иначе со своей партнершей! А если жена покажет во время танца ногу и кальсоны больше, чем то позволяет приличие, он утешается тем, что громко заявляет: «Как их не показать, они так хороши».
Там, где по-прежнему тон задает мещанство, в особенности, стало быть, в маленьких и средних городах, дело никогда не доходит до таких экстравагантностей. Публично сдерживаемая похотливость мужчин обнаруживается здесь вовсю разве где-нибудь в меблированных комнатах или же во время «неотложных деловых» поездок в соседний большой город, тогда как жены вынуждены сидеть дома и разыгрывать невинных.
Так как в настоящее время почти все развлечения переросли рамки семейной жизни, то игры уже не исполняют прежней роли: во всяком случае в жизни взрослых они занимают уже второстепенное место, и только разве девушки-подростки и юноши еще отдают им время. Поскольку такие игры еще сохранились, они стали гораздо скромнее, чем те, которые были в ходу в эпоху Ренессанса. Это не значит, что половой элемент совершенно упразднен. Эротическая нотка лежит все еще в основе множества таких игр для взрослых. Шарады, фанты и т. д. — все сводится в конце концов к поцелуям.
Более скромный характер этих игр находится в тесной связи с нравственным лицемерием. Как уже неоднократно указывалось нами, внешнее поведение должно было стать все более сдержанным, все более скромным. Если мы поэтому вернемся от нашей эпохи назад к первым десятилетиям буржуазного века, когда все кипело и бурлило, то мы увидим, что тогда игры отличались приблизительно такими же грубыми приемами, какие были в ходу в эпоху Возрождения, что они давали мужчинам и женщинам возможность вступать друг с другом ради эротического возбуждения прямо врукопашную. Такие игры позволяли хватать друг друга довольно бесцеремонно, позволяя оголить участниц «безобидным образом» так, что они охотно простят и т. п. Особенно интересные и для наших современных понятий ошеломляющие данные имеются у нас относительно Бельгии и в особенности Англии. Словесные и пластические документы рисуют нам такие свободные нравы во время игр, которые ничем не уступают Ренессансу. Самые дерзкие жесты были явлением обычным.
