— Я бы поспал, — честно признался он и широко зевнул.
— Ну вот и славно. А захотите перекусить, смело идите к холодильнику и ешьте все, что найдете. У нас не голодные 30-е, в конце концов. — Кольцов открыл дверь и сделал приглашающий жест.
— Я только… — Андрей указал в сторону туалета.
— Ах, да, конечно же. Идите, а я пока постелю.
И поспешил внутрь.
Андрей зашел в туалет, нашарил выключатель и зажег свет. В крошечной каморке с отваливающимся кафелем мирно уживались древний унитаз с бачком, расположенным под потолком; умывальник, заставленный тюбиками с зубной пастой, какими-то неправдоподобно древними советскими кремами и зубной щеткой, уютно расположившейся в граненом стакане, выглядевшей как если бы ею пользовался еще Владимир Ильич до того, как стал вождем революции; и желтоватая чугунная ванна на ножках. В ванной, на деревянном основании стоял пластиковый чан, в котором Андрей, к стыду своему, не сразу признал допотопную стиральную машинку.
В углу примостилась швабра с намотанной на нее ветошью. Возле стояло зеленое ведро.
На стене над умывальником белело прямоугольное пятно. Не сразу, но он догадался, что здесь раньше находилось зеркало.
Он хмыкнул, слишком уставший, чтобы удивляться.
Выйдя из туалета, он почти столкнулся с Кольцовым, который нес в его комнату тарелку, прикрытую салфеткой.
— А мало ли что? — звонко воскликнул он, — вдруг решите перекусить котлеткой, и ходить не нужно будет!
Андрей улыбнулся и пошел следом.
Остановившись на пороге, он присвистнул от удивления.
Дверь располагалась прямо напротив окна, заставленного вазонами. Непосредственно рядом с окном находился кривенький полированный шкаф с полуоткрытыми дверцами. Возле шкафа прислонился к стене хорошо потрепанный разложенный диван, застеленный бельем в крупных маках.
Напротив дивана на приземистой трехногой тумбочке примостился пузатый черно-белый телевизор. На нем, прямо на плетеной салфетке, стояла двурогая антенна и маленькая кокетливая ваза, в которой скучала одинокая ветка лунника.
Все прочее пространство комнаты занимали птичьи клетки. Их было так много, что противоположный от дивана угол был попросту завален почти до потолка. Клетки были совершенно одинаковые и выглядели обыкновенным хламом. Он с трудом мог предположить, что кто-то действительно может помыслить о том, чтобы купить такой самопал.
— Вот, собственно, — развел руками Кольцов и аккуратно поставил тарелку на телевизор. — Как говорится, мой дом — это ваш дом, и я прошу вас отнестись к этому заявлению вполне серьезно.
— Спасибо, Юрий Владимирович.
Кольцов кивнул и направился было к двери, но остановился на полпути.
— Андрей… — как бы нехотя протянул он, — я… словом, на ночь, я запираю двери… здесь порой бывает неспокойно, поэтому, я буду вам весьма благодарен, если вы… не будете выходить на улицу до рассвета.
— Я и не собирался, — обескураженно пробормотал Андрей. Нелепая фраза Кольцова, сама по себе незначительная, рыболовным крючком зацепила некий полусформировавшийся вопрос в его голове и потянула за собой. Он задумчиво потер лоб. Было кое-что… Кое-что, едва ли не более важное, чем все прочее, произошедшее с ним за сегодняшний день. Что-то… не давало ему покоя.
— Юрий Владимирович…
Старик, уже почти скрывшийся за дверью, снова остановился.
— Да, Андрей? Чайку? — в его голосе звучала неподдельная забота.
— Не, спасибо… Я вот спросить хотел…
— Все вопросы завтра, завтра, — засуетился Кольцов, — вам нужно отдыхать, да и мне пора уж…
— Да, я понимаю, но… Как вы узнали, что я… словом, как вы оказались у автовокзала?
— Ах, это! — Кольцов улыбнулся простой располагающей улыбкой. — Тут все просто. Мне не спится порой. Вот и езжу по городу туда-сюда. Вечерами здесь почти нет движения, дороги пусты. Проезжал мимо, услышал шум. Дай, думаю, загляну. Встретил вас. Тут, собственно, и рассказывать нечего. И все, не спорьте даже. У вас глаза слипаются — вы засыпаете на ходу! Спокойной ночи! — он резко повернулся и спешно вышел, притворив за собой дверь.
Андрей медленно разделся, ощущая себя будто бы под водой. Ему действительно необходимо было поспать.
Окинув взглядом комнату, он не сразу нашел выключатель, находившийся на уровне его головы у груды птичьих клеток.
Выключил свет и тотчас же почувствовал, как тьма и усталость, объединив усилия, тянут его вниз. На ощупь он добрался до дивана, плюхнулся под его жалобный скрип и, по достоинству оценив крепость вонзившихся в тело пружин, наконец закрыл глаза.
Он попытался проанализировать все безумства прошедшего дня, но обнаружил, что рациональное мышление ему недоступно. Организм упрямо отключал сознание.
Завтра… Завтра утром… Завтра утром…
Но все же, почему он там оказался? Прямо у пожарного выхода. Почему он?..
Исчезли все звуки. Потом и он исчез, провалившись в бездну сна.
Интерлюдия 1
Сначала была тьма.
Во тьме родились белые всполохи. Свет, яркий свет солнечного дня постепенно наполнил вселенную.
И он увидел сон.
Это был очень странный сон, в котором ему была отведена роль зрителя. Так, будто он в самом центре фильма, поставленного специально для него, однако может лишь наблюдать, не принимая участия в происходящих событиях.
Андрей находился во дворе уютного двухэтажного коттеджа рядом с сверкающей лаком «Ауди». Ну конечно, ведь это его машина. Он протянул руку, чтобы прикоснуться к ней, но не смог. Он не увидел и руки, хотя чувствовал свое тело. Ему была отведена роль невидимки. Как это часто бывает во сне, он принял эту роль безропотно.
Дверь коттеджа открылась, и показался высокий мужчина, одетый в легкие льняные шорты и простую белую футболку. В правой руке он держал тяжелый, судя по виду, чемодан.
Андрей попытался разглядеть черты лица незнакомца, но они были смазаны и постоянно расплывались. Он вынужден был отвернуться, почувствовав приступ головокружения.
Но ведь он видит во сне себя, и память, чертова память, не позволяет ему рассмотреть свои же черты. Он не удивился возможности здраво размышлять, а напротив, обрадовавшись, решил, что ему не помешает досмотреть сон до конца.
Мужчина подошел к машине, открыл багажник и не без труда поместил чемодан внутрь.
Раздался топот, и на веранду выскочил мальчишка лет восьми. Белокурый, с голубыми яркими глазами и румяными щеками, раскрасневшимися от бега. На нем была футболка, изображающая вечно несчастного Друппи, вяло размахивающего плакатом: «I am happy».
— Мы едем в Германию! — закричал он и принялся прыгать, высоко задирая ноги.
