— Да говорите же прямо, черт вас дери!
— Не нужно ехать, Андрей Евгеньевич. Оставайтесь. Возвращайтесь к Кольцову, да-да, я в курсе вашей истории и в этом нет совершенно ничего сверхъестественного. Поживите у него, освойтесь. Я обещаю вам… Нет, я клянусь, что пока вы остаетесь под его…под моей защитой, никто вас и пальцем не тронет! Поживите с нами, придет время, и вы сами все поймете. Мы, я, Юрий Владимирович, прочие…хм-м, активисты, откроем перед вами все карты. Ведь вы куда более значимы, нежели можете себе представить.
— Что за бред вы несете? — медленно произнес Андрей, — что вообще у вас здесь творится? Вы… Вам кажется нормальным то, что… — он в замешательстве окинул взглядом зал, — …У вас тут на фотообоях, вот здесь! — и победно ткнул пальцем в стену, — изображено! Вся эта хрень собачья! Нет уж, товарищ градоначальник, или как вы себя изволите, Я, пожалуй, воспользуюсь советом вашего вурдалака-полицмейстера и уберусь отсюда ко всем чертям, пока вы меня живьем не сожрали!
Громов неожиданно улыбнулся.
— Живьем, значит? — он встал и отвесил церемонный поклон, — не смею более вас задерживать. И не прощаюсь, поскольку мы, надеюсь, вскорости встретимся. — Он быстро пошел к дверям, остановился возле них и негромко произнес: — Хорошенько поешьте. И выпейте сладкого чаю. Вам понадобится глюкоза.
И вышел из зала.
Некоторое время Андрей тупо смотрел в тарелку, пытаясь собраться с мыслями. Его постоянно отвлекало панно на противоположной стене. Отчего-то ему казалось, что именно в этой ужасной фотокомпозиции кроется ответ на все вопросы.
— Да что же это! — он в сердцах ударил кулаком по столу. — Все, хватит. Довольно!
Последнее слово он выкрикнул, обращаясь непосредственно к олененку со сломанной гниющей ногой. Впрочем, тот не ответил, продолжая равнодушно жрать траву.
— Глюкоза, значит, — немного успокоившись, Андрей мигом проглотил завтрак, выпил залпом стакан еле теплого и очень сладкого чаю и спешно покинул ресторан.
Оказавшись в холле, он не сразу обнаружил портье. Тот, скрючившись в старом грязно-красном матерчатом кресле, с увлечением читал журнал, перевернутый, как показалось Андрею, вверх ногами. Подойдя поближе, он понял, что ошибался — впрочем, название журнала, напечатанное вычурным готическим шрифтом на глянцевой обложке, разобрать не удалось, как он ни пытался. Оставив эту затею, он громко кашлянул.
Портье, оторвавшись от чтения, с удивлением взглянул на него.
— Я уезжаю, — бросил Андрей, — ключ у вас на стойке.
— Изволите по городу прогуляться? — разулыбался портье, — в церковь зайдете?
— На вокзал, — отрезал Андрей. — Куда идти?
— Это прям как у Сенкевича, — оживился портье. — И правда, куда идти?
Андрей повернулся спиной и зашагал к выходу.
— Как выйдете из гостиницы, поверните направо. Пройдете метров пятьсот и вуаля, — тускло сказал клерк.
Андрей повернулся было, чтобы поблагодарить, но тот уже отгородился журналом.
3
На улице было пасмурно и холодно. Ветер гонял по бетонным плитам желтые листья. Несколько облезлых ворон, рассевшись на ветках голого тополя, слабо переругивались; их карканье напоминало кашель умирающего от чахотки. Прямо у дороги валялся перевернутый набок ржавый мусорный бак — мусор рассыпался по проезжей части и вяло шевелился под порывами ветра.
Запахнув воротник, Андрей спешно пошел вперед, стараясь не обращать внимания на холод, пробирающий до костей. Вороны проводили его дружным кашлем, переходящим в агонизирующий хрип.
Проходя мимо кучи мусора, он с омерзением отметил, что прямо в центре ее, там, где влажное месиво сгнило настолько, что невозможно было разобрать, что оно представляло из себя изначально, копошатся черные, взъерошенные крысы. Почуяв приближение человека, одна из них, та, что была ближе к нему, ощерилась и воинственно зарычала.
Андрей и виду не подал. Что ему рычащие крысы в городе, не ведающем зеркал? В городе, в котором забивают людей как скот на бойне, и все, включая председателя горсовета, или мэра, или черт его знает кого, об этом знают.
Подумав, он оглянулся и, оскалив зубы, издал низкое горловое рычанье. Крыса не сдвинулась с места, пожирая его маленькими красными глазками. Ее крошечный черный нос находился в постоянном движенье. Только сейчас он заметил, что зверек был болен: шерсть — вся в розовых влажных проплешинах; хвост полуобгрызен.
Приложив руку козырьком, Андрей увидел, как далеко-далеко дорога упирается в большое административное здание — судя по всему, железнодорожный вокзал. Портье все же слукавил — идти придется дольше и дальше, под пронизывающим насквозь ледяным ветром.
Он огляделся по сторонам. Справа в бесконечность уходила дикая степь, поросшая сухой редкой травой. Тут и там торчали одинокие высохшие сорняки — часовые, охраняющие горизонт.
Слева пейзаж оживляли какие-то полуразрушенные постройки, судя по всему, доставшиеся городу в наследство с допотопных времен. Некоторые здания были почти сравнены с землей; у иных уцелели фасады, что провожали его слепыми оконными проемами. Попадались и почти нетронутые распадом дома. Впрочем, и у этих то здесь, то там отваливались целые куски; стены зияли проемами без стекол; зловеще хлопали двери черных, как пасть злого пса, подъездов. У обочины дороги в изобилии валялся мусор, состоящий из дикого конгломерата отколовшихся камней, кусков черепицы и разнообразных отходов человеческой жизнедеятельности. Кое-где стояли на кирпичах остовы сгнивших до почти неузнаваемого состояния машин; прислоненный к стене одного из зданий ржавел велосипед «Мишка» с дополнительными колесами. Прямо на разделительной полосе мертво лежала перевернутая детская коляска. Ее колеса дерзко подпирали падающее серое небо.
Идти было тяжело. Ветер приносил с собой не только холод, но и запах смрадной гари; так пахнет горелый пластик. То и дело ему приходилось уворачиваться от пыли, летевшей прямо в лицо.
За все время мимо не проехал ни один автомобиль.
Андрей устало посмотрел вперед. Здание вокзала четко выделялось на фоне серой равнины. Вокруг него не было ни забора, ни парковки — лишь степь, стремящаяся к небу.
Он подошел поближе и остановился, не доходя нескольких сотен метров до цели. Было очевидно, что вокзал находится в таком же жутком состоянии запустения, как и дорога к нему. Большинство окон было разбито и за проемами проглядывало внутреннее пространство зала ожидания. Фасад, когда-то белый, нынче казался пегим, как пересаженная кожа. Прямо под простой двускатной крышей были установлены большие круглые часы. Чуть ниже, непосредственно под часами, когда-то располагалась надпись «Железнодорожный вокзал». Нынче половина букв висела перевернутой. Из второй половины складывалась нелепая фраза «…е…р…д…ый …ал», казавшаяся почти уместной применимо к обстоятельствам.
Перед большими наглухо закрытыми деревянными дверьми, к которым вела широкая замусоренная лестница, было припарковано несколько автомобилей. Рядом, совсем уж нелепо, торчал вверх бетонный столб с большой табличкой, указывающей на то, что здесь находится конечная остановка автобусов по следующим номерам. Андрей хмыкнул: за все время пребывания в этом городе он ни разу не сталкивался с общественным транспортом. Впрочем, судя по проеденным ржавчиной дырам, табличка была таким же реликтом, как и все прочее.