Дорога заканчивалась прямо у вокзала. По обе стороны от здания тянулась степь. Где-то далеко, на горизонте, смутно чернела посадка или быть может, лес. Со своего места Андрей не видел самой железной дороги — должно быть, она начиналась непосредственно за вокзалом и шла прямо, никуда не сворачивая.
— Или там ничего нет, — пробормотал он. В таком случае он пойдет вперед через поля, посадки, овраги и горные хребты и будет идти, пока не сотрет ноги в кровь. В город он не вернется.
Не раздумывая более, Андрей подошел вплотную к дверям и ухватившись за ржавую ручку с силой потянул ее на себя. Против ожидания, дверь поддалась на удивление легко.
Просторное помещение казалось почти идентичным залу ожидания давешнего автовокзала. Все те же высокие потолки; те же стены, обвешанные давно выцветшими рекламными плакатами, на одном из которых была изображена все та же румяная женщина, окруженная выводком детей. Вдоль стен, среди облезлых газетных и аптечных ларьков, огромными слепыми витринами таращились пустые кассы.
Почти все внутреннее пространство зала занимали ряды простых деревянных стульев. Сиденья большинства из них были подняты; некоторые, впрочем, бесполезными грудами гниющей древесины валялись на растрескавшемся полу, когда-то покрытом плиткой. На одном из стульев… Андрей потер глаза и не сдержавшись, присвистнул… Лежал все тот же старый серый кот. Услышав шаги, он приподнял было голову и уставился на Андрея болотно-зелеными глазами, в которых не было ни проблеска интереса. После кивнул ему, как старому знакомцу, и снова свернулся клубком.
— Ау! — звук гулким эхом разнесся по темному залу, — есть кто живой!
— Живой-ой-ой! — издевательски ответило эхо.
Он подошел поближе к кассам и попытался заглянуть внутрь одной из витрин. Помещение было темным и мертвым. Сломанный стол криво опирался о стену, на которой висел кусок цветного календаря с грудастой красоткой. Угол с указанием года был грубо оторван. Бумаги и разбухшие от влаги книги грудами валялись на полу. Там же лежал старый эмалированный чайник в крупных красных маках с большой дырой на боку.
Андрей в сердцах хлопнул ладонью по стеклу. Несмотря на то, что удар вышел совсем слабый, стекло треснуло, разрезая слово «Касса» на две неровные половинки.
— Ну, что за… — он отступил и чуть не споткнулся об урну, лежавшую на боку за спиной. Ему показалось, что секунду назад ее там не было и кто-то, возможно, кот, специально положил ее для того лишь, чтобы он, упав, разбил себе голову об этот омерзительно грязный пол. И лежал тут в луже медленно застывающей крови, и смотрел в наполовину обрушенный потолок, обнажающий гнилые доски обрешетки, и скалился на огромных жирных голубей, лениво булькающих под крышей, и гнил, разлагался, превращаясь в такой же мусор, как и мусор его окружающий.
Черт! Он с трудом взял себя в руки, ощущая истерическое раздражение. Он испытал бы превеликое облегчение, схватив урну и запустив ее прямо в витрину. Дьявол! Поступить так означало бы сдаться и признать бессилие перед давлением этого проклятого места, но, ох, какое же удовольствие он бы получил!
Вместо этого Андрей подошел к зарешеченной витрине ближайшего газетного киоска и попытался разглядеть заголовки газет и журналов, мухами облепивших внутреннюю поверхность стекла. Впрочем, стекло было настолько грязным, что он, при всем желании, не увидел ровным счетом ничего, кроме нелепого набора символов и мутных очертаний. Зато смог различить очертания собственного лица! Этот факт настолько обрадовал его, что он даже несколько испугался. Как просто порой доставить удовольствие человеку, отлученному от того, что большинству кажется совершенно обычным делом.
Он принялся крутиться перед витриной, стараясь разглядеть как можно больше, но, к превеликому сожалению, видел лишь смазанный овал, на котором неожиданно ярко выделялись глаза. Словом, ничего нового.
Он провел ладонью по шершавым как наждак щекам, ухватился пальцами за нос, оттопырил уши. Отражение оставалось столь же темным.
Кто-то толкнул его в ноги.
От неожиданного прикосновения Андрей подпрыгнул и упал бы, если бы не ухватился за решетку на окне киоска. Оглянувшись, он не сразу понял, на что смотрит — ему показалось, что об его ноги трется огромная облезлая крыса с неожиданно желтыми пустыми глазами. Только спустя несколько мгновений он понял, что это был давешний кот. В неверном призрачном свете, льющемся сквозь высокие окна, животное казалось больным. Его голова была неестественно большой. Хвост, пушистый у основания, был настолько облезлым ближе к кончику, что Андрей отчетливо видел серую сухую плоть.
Кот дружелюбно мяукнул и снова потерся о ноги. Андрей испытал неожиданно сильное отвращение и еле удержался от того, чтобы не пнуть кота, пнуть его сильно и жестоко, прямо в мягкий, шелудивый бок. Видимо, кот почувствовал его ярость и обиженно мяукнув, отошел на несколько шагов; неожиданно плюхнулся на спину и, задрав все четыре лапы вверх, продемонстрировал ему белый лысый живот, на котором ближе к паху наливалась черным мягкая влажная опухоль размером с мячик для пинг-понга.
— Ну ты и мерзкий, братец, — буркнул Андрей. — Может быть, ты мне подскажешь, где я могу приобрести билет на ближайший поезд? Куда? Ах, простите, мне бы в Ташлинск, впрочем… совершенно не важно, куда. Я спешу прочь из этой клоаки. Кот сдержанно мяукнул, поддерживая беседу.
Понимая бесполезность своих действий, Андрей все же прошелся по залу и обнаружил, что все без исключения кассы находятся в той или иной степени запустения. Он не хотел признаваться самому себе, но было очевидно, что Рондин соврал. Вокзал не работал, он просто не мог работать, являясь по сути своей свалкой, впрочем, как и весь город.
Тихо матерясь сквозь зубы, он прошел зал насквозь и вышел через заднюю дверь, оказавшись на длинном перроне. Если у него и оставались какие-либо сомнения в недееспособности вокзала, то теперь они точно рассеялись.
От перрона отходили три платформы. Та, что находилась прямо перед Андреем, давным-давно обвалилась прямо на рельсы — сквозь горы камней проросла чахлая трава и даже несколько ублюдочных деревец. Над крайне правой платформой на высоком столбе красовалась синяя металлическая табличка, вся поеденная ржавчиной. На ней с трудом угадывалась надпись: «Направление: Олиум».
Левая платформа казалась более ухоженной. Андрей подошел поближе и понял, что и здесь обманулся. Хотя бетонная площадка и выглядела почти целой, но рельсы были ржавыми и настолько сильно заросли травой и бурьяном, что кое-где их не было видно вовсе.
В метрах двухстах одинокой развалиной стоял локомотив. На его тупой, удивленной морде ярким пятном в обрамлении двух красных полос выделялась пятиконечная звезда.
Андрей ощутил сильное желание сесть прямо на бетон и заплакать. Вот он, поезд, что повезет его в Ташлинск. Или в Одессу. Быть может, в Николаев или даже Питер. Вот оно, его будущее — ржавое и гнилое.
Он бросил ненавидящий взгляд на локомотив. Тот ухмылялся, напоминая спившегося шахтера в каске с фонарем.
