— Ну, сука! — вполголоса выругался Андрей, — ладно. Хрен вам! — он неопределенно показал палец то ли вокзалу, то ли воронам, рассевшимся на крыше здания и хрипло переругивающимся на омерзительном своем вороньем наречии.
— Хрен вам! — уже громче выкрикнул он. — Я уезжаю!
Плюнул и спрыгнул прямо на рельсы.
На секунду ему показалось, что, как только он коснется ржавых шпал, его пронзит током.
Разумеется, ничего не случилось.
Упрямо подняв воротник, чтобы хоть как-то прикрыть уши от пронизывающего ветра, он зашагал по шпалам. Рано или поздно любая железная дорога куда-нибудь да приведет. Пусть даже и в Олиум, что бы это ни значило. Куда-то, где есть зеркала.
Поравнявшись с локомотивом, он не без любопытства осмотрел старый механизм. Изначально покрашенный в зеленый цвет, теперь он потерял большую часть краски и производил жалкое впечатление. Лобовые стекла на удивление сохранились и выглядели неуместно на фоне ржавого металла. Токоприемники нелепо торчали вверх подобно иссохшим ветвям давно мертвого дерева. Андрей прищурился, но и следа проводов не обнаружил.
Чуть пониже когда-то ярко-красной звезды на глуповатой морде локомотива красовался большой грязно-белый номер: «ВЛ80-996».
Только сейчас Андрей заметил, что передняя колесная пара сошла с рельс и весь механизм нелепо накренился, чуть уткнувшись в землю носом.
Дверь в кабину была открыта и приглашающе зияла черным беззубым ртом. Электровоз казался одновременно и спящим и опасным, как затаившийся зверь. Он вызывал столь же сильную и необъяснимую неприязнь, что и давешний больной кот в зале ожидания.
Невольно вздрогнув, Андрей пошел дальше, не оглядываясь более на искалеченный локомотив.
Чем дальше он шел, тем более заброшенной становилась местность. Теперь колея шла вровень с уровнем земли и ничто не заслоняло окружающее пространство. К его удивлению, рельсы не смешивались с другими колеями. Складывалось впечатление, что кроме них в бескрайней степи, окаймленной вдалеке черным лесом, нет ничего рукотворного. Кое-где рельсы проржавели настолько, что, казалось, разломятся от одного прикосновения.
Холодную тишину нарушали далекие крики ворон да тихий сухой шелест желтой травы. Белый диск солнца еле проглядывал в низко стелющейся патоке облаков. Пахло металлом и машинным маслом.
То и дело он спотыкался о деревянные шпалы, а один раз опасно подвернул ногу. Однако упрямо не сходил с рельс, наслаждаясь мыслью о том, что каждый шаг увеличивает расстояние между ним и проклятым городом.
4
Гул, раздавшийся за спиной, был настолько неожиданным, что Андрей почувствовал, как сердце, на мгновение остановившись, ретиво и быстро забилось в груди. Он так испугался, что некоторое время просто стоял, борясь с желанием заткнуть уши и бежать прочь, прочь, навстречу черному лесу, клубящемуся на горизонте. Но вместо этого он, окаменев словно статуя, стоял и слушал. Постепенно звуки, поначалу казавшиеся ему жуткой какофонией, обретали смысл и в то же время оставались совершенно бессмысленными, настолько неуместными они были в этой мертвой степи.
Издалека, со стороны вокзала, усиленный динамиками женский голос вещал:
— …задерживается… — и через некоторое время, — повторяю. Вниманию всех пасса…(скрежет)… Рейсовый поезд, следующий по… (скрежет)… уту Флегетон — Олиум задерживается. Администрация вокзала приносит свои искренние извинения за причиненные неудобства. В качестве компенсации предлагаем прослушать программу «Шлягеры Олиума!» Голос растворился в сонме помех, сквозь которые то и дело пробивались звуки музыкальных инструментов, и вот, смешиваясь со статикой в единый причудливый коктейль, над степью разлился новый, очень странный голос, отстраненный и вкрадчивый:
…В этом городе сонном вы вечно мечтали
О балах, о пожарах, вереницах карет.
И о том, как ночами в горящем Версале
С мертвым принцем танцуете вы менуэт…
— пел беззаботный некто (и вороны вторили ему, хрипло каркая в унисон):
…В этом городе сонном балов не бывало
Даже не было просто приличных карет.
Шли года, вы поблекли, и платье увяло
Ваше дивное платье — mezon la'balet…
— неслось над мертвой желтой степью.
И однажды сбылися мечты сумасшедшие.
Платье было надето, фиалки цвели.
И какие-то люди, за вами пришедшие,
В катафалке по городу вас повезли…
Андрей почувствовал, как дрожит, не в силах контролировать страх, что распирал его, рос в нем, заставляя вибрировать каждую клеточку тела. Все, что произошло до этого момента, казалось теперь незначительным и совершенно не важным на фоне беззаботного доброго голоса. И… было еще что-то… что-то, куда более важное и ужасное, чем песня, сама по себе достаточно страшная, чтобы заставить волосы на его голове встать дыбом. Некий… другой звук, источник которого он пока не мог определить сознательно, тогда как подсознание отчаянно сигнализировало о грозящей опасности.
… И однажды сбылися мечты сумасшедшие.
Платье было надето, фиалки цвели.
И какие-то люди, за Вами пришедшие,
В катафалке по городу Вас повезли…
— шептал холодный ветер.
Что-то стучало все громче и громче с каждой секундой, отбивая ритм погребальной песни. Теперь он слышал. Теперь он понимал…
…На слепых лошадях колыхались плюмажики,
Старый попик любезно кадилом махал.
Так весной в бутафорском смешном экипажике
Вы поехали к Богу на бал
[6]…
Запись оборвалась внезапно, оставив после себя звенящее эхо. И стук.
Он поднял голову и замер (Айсберг, о, Айсберг!), подобно зверю, застигнутому беспощадным светом фар в ночи.
Прямо на него по ржавым рельсам, по рассохшимся шпалам надвигалась, громыхая и стуча, древняя дрезина, на которой, развалившись на низкой скамье, сидело существо из ночных кошмаров.
* * *
Монстр походил на огромного жирного младенца. Розовая мокрая плоть колыхалась при каждом толчке; живот омерзительным полупрозрачным мешком свисал между двух складчатых ног — даже на расстоянии Андрей видел тугой ком черных внутренностей, червеобразных кишок, находящихся в постоянном гнусном движении. Щеки, испещренные синими толстыми венами, нависали над плечами двумя гнилыми грушами.
Маленькие круглые глазки на лице ребенка, умирающего от водянки, горели холодным злым огнем. Нос, неожиданно крошечный, находился в постоянном движении; тварь нюхала воздух, вытягивая морду по ветру.
