В этот же момент воспитательница, будто только что увидев машину, широко, по-обезьяньи улыбнулась и погрозила им флажком. После, повернувшись к детям, что-то произнесла.
Машина продолжала пятиться. Андрей, вконец обалдевший, наблюдал за детьми.
Они разом повернули головы к «Москвичу» — красные шапки, черные платки, синие куртки, серые пальто. Голова колонны терялась в тумане — хвост продолжал выползать из автобуса. Сколько их там? И сколько уже прошло? Двадцать? Тридцать? Сто???
Вот только это были не дети.
Существо состояло из массы фигур, напоминающих детские, сросшихся между собой не только руками или тем, что должно было показаться руками, но и иными частями тела. В тумане сложно было разглядеть детали, тем более детали столь невероятные, столь противоестественные: воображение дорисовывало, делая их доступными для понимания. Но теперь, когда он увидел, то поразился, как можно было не видеть ЭТО с самого начала.
Некоторые из них казались почти людьми, тогда как иные — грубыми карикатурами, слепками, лишь отчасти напоминающими человеческие фигуры. Порой, они соприкасались руками, но многие росли друг из друга, образуя чудовищные мясные узлы. Вот девочка с длинным носом, а вот ее точная копия растет из плеча мальчугана в красной шапке. Вот толстый паренек в синтепоновой куртке, почти как человек, почти как ребенок, если не считать только, что его руки сплелись в единый комок с плечами впереди идущей малышки.
Да и шли ли они? Теперь, присмотревшись, он понимал, что многочисленные ноги, обутые в разномастную обувь были скорее псевдоподиями, скрывающими желтую блестящую плоть — брюхо гигантской змеи.
Существо смотрело на машину десятками разноцветных глаз. При этом передняя часть его начала выгибаться, видимо, оно разворачивалось, но из-за невероятных размеров делало это слишком медленно, не представляя никакой реальной угрозы.
Воспитательница что-то заверещала, но они были уже далеко, постепенно набирая скорость.
Вскоре туман и сумрак поглотили монструозное зрелище. Из глубин мглы донесся один единственный тяжелый стон.
— Все… — пробормотал Кольцов, разворачивая машину, — уже все.
5
«Москвич» тихо ехал по безлюдной дороге. Туман почти рассеялся, порывы ветра улеглись, и даже небо, тяжелое серое небо, выглядело так, будто вот-вот расплывется в солнечной улыбке. Безмолвные дома, прислонившись друг к другу, молчаливыми стражами окружали дорогу. Деревья шептались о чем-то своем, стараясь не потревожить стаи черных ворон.
Мокрый асфальт казался черным, блестящим как… змеиная чешуя.
Чем дальше они отъезжали, тем более оживал город вокруг них. Пешеходы брели вдоль обочины по своим делам, мрачные небритые мужчины курили возле подъездов, провожая машину долгими взглядами. Попадались и другие автомобили, и даже грузовики, большей частью ржавые и грохочущие.
Они возвращались в центр.
В салоне было тихо. Андрей молчал, в который раз силясь проанализировать свое состояние. Ему впору было кататься по продавленному сиденью машины, разрывая рот и вереща. Впору было сойти с ума и биться в пене. Вместо этого он продолжал ощущать себя посторонним в собственном теле. Все происходящее словно никак его не касалось, а следовательно, не имело значения. Достаточно было и того, что он жив. Он обратил внимание на то, что дышать стало в разы легче — как будто в груди освободилось место и восстановилась способность полноценно вздохнуть. Мир вокруг, все еще сумрачный, казался светлей и радостней. Ему вдруг пришло в голову, что к этому городу можно привыкнуть, и мысль эта показалась одновременно и притягательной и отталкивающей. Как легко было бы отказаться от борьбы. Остановиться. Принять как есть…
Почувствовав, должно быть, его настроение, Кольцов неожиданно показал правый поворот и неуклюже припарковался на обочине. Включил аварийки и повернул ключ в зажигании.
Мотор фыркнул и затих.
— Ну вот что, — произнес Кольцов после недолгого молчания, — то, что вы видели…. Все, что вы видели… Это сложно сформулировать… — он повернулся к Андрею и вместе с ним повернулся и Громов, — …Но …это ничто. Так, заготовки, лекала, не более того. Некоторые из этих созданий способны причинить большой вред, но полагаю, вы обладаете иммунитетом. Мы только что побывали, если не в эпицентре, то очень близко к нему. Новички обычно теряют сознание, и это лучшее из того, что с вами может произойти. Безумие… инсульт, смерть…
— Но, — он поднял палец кверху, — все это, все — ерунда, по сравнению с тем, что кроется за стеной тумана. Я хочу еще раз напомнить вам, Андрей — вы идете туда добровольно. Мы не принуждаем вас, более того, мы не сможем сопровождать вас — даже мгновение, проведенное там, для нас равносильно смерти… если только смерти… Я вот что хочу сказать… Никто, повторяю, никто вас не неволит. Мы не можем гарантировать, что там вы будете в безопасности. В конце концов, таких экспериментов еще никто не проводил.
— Давайте карты на стол, — вступил Громов, — мы даже не знаем — были ли это ваши жена и сын. Мы… не уверены ни в чем.
— Посему, — продолжил Кольцов, — вот момент истины. Вы можете остановиться прямо здесь и сейчас. Я… мы… вас поймем. Большая часть населения этого города… да кого я обманываю, — все, все, без исключения, рано или поздно сдаются. Привыкают к… явлениям… к нюансам и живут. Живут, пока могут жить. Вы — молодой человек, вы — уникум, не забывайте об этом. Кто знает — быть может, мутации вообще вас не коснутся!
Я не гарантирую вам безопасность здесь. Но, вспомните, люди жили и в концентрационных лагерях. Жили в чумных городах. Выживали в Хиросиме. Кое-кто не ушел из сел вокруг Припяти — так и остался там. Решать… вам.
Андрей смотрел на него во все глаза, искренне поражаясь самому себе: не монстры, не ужасы, пережитые за последние несколько дней, занимали его сейчас, но тот факт, что он ощущал растущую приязнь к этому пожилому мужчине, сидевшему перед ним. Испытывал почти духовную близость с человеком, которого он едва знал.
— Как решили, так и будет, — твердо пообещал он, — давайте не терять времени даром.
Кольцов улыбнулся, и было в этой улыбке столько всего… И боль, и радость, и облегчение. Глаза его, красные от усталости, вдруг посветлели, словно коснулась их часть того внутреннего огня, что питал этого человека.
Он ничего не сказал, только кивнул и отвернулся.
— А вы смелый человек, Андрей Евгеньевич, — Громов протянул руку. Андрей крепко пожал ее, с некоторым удивлением отметив, что кожа у Громова влажная и холодная, а рукопожатие неожиданно вялое для такого крупного мужчины.
— Я бы не смог, наверное, — сказал тот, все еще улыбаясь, — я бы и не повез вас никуда… уж больно страшно. Если бы не Юрка. Вот он — настоящий герой. А я так… функционер.
«Москвич» с лаем и рычаньем тронулся с места. Кольцов начал говорить быстро и нервно, крепко сжав руль обеими руками.
