Теперь все трое окружили Кольцова. Он стоял прямо перед Петюней, на удивление высокий и прямой, чуть ли не на голову возвышаясь над ним.
Громов внезапно легонько коснулся руки Андрея и, почти незаметно кивнув в сторону «Москвича», принялся пятиться, осторожно, бесшумно переступая ногами.
— Вот оно как… Вот та-ак, значит, — с оттяжкой процедил Петюня и снова заржал, — ты мне, Кольцов, как гавно на подошве. Не сотрешь, если присохнет. Я тебя, Кольцов, вижу от сих и до сих. Шо ты, шо доча твоя юродивая. Сцука… — он открыл было рот, для того чтобы исторгнуть очередную порцию мерзостей, и в этот момент старик плюнул ему в лицо.
Наступила абсолютная тишина. Андрею показалось, что даже ржавые качели замерли, остановились.
Петюня медленно вытер лицо и почти по-приятельски посмотрел на Кольцова снизу вверх. Улыбнулся и сделал шаг навстречу старику, протягивая руку. Кольцов замешкался, попытался отойти назад, но там, почти вплотную к нему стоял Михалыч, который не просто не пустил его, но, напротив, крепко ухватил за плечи и подтолкнул навстречу Петюне.
«Сейчас случится беда», — бесстрастно произнес кто-то в голове у Андрея. Он попытался пойти вперед, предупредить Кольцова … о том, что вот-вот должно было произойти, но кто-то схватил его за воротник куртки и с силой потянул назад.
Дальнейшее, возможно, не заняло и нескольких секунд, но Андрею показалось, что невидимый оператор нарочно тормознул время.
Петюня еще шире улыбнулся. Схватил Кольцова, но не за руку, а за лацкан пальто. В другой руке, до сих пор свободно висящей вдоль тела, блеснул нож.
— Прими… сталь… — лениво, почти любовно произнес он и прижал клинок к животу старика. В то же мгновение Михалыч с силой толкнул Кольцова прямо на нож.
Глава 3
1
Старик по-детски ойкнул и стал медленно оседать — клинок все глубже уходил в его плоть.
Петюня ощерился гнилыми зубами и рванул руку вверх. Лезвие, глубоко ушедшее в живот Кольцова, вспороло живот с тошнотворным влажным хрустом. Брызнула кровь.
— Ай, хорошо! — заорал Михалыч. Он продолжал крепко удерживать Кольцова за плечи, теперь уже почти на весу. Ноги старика подогнулись, глаза закатились и он упал бы, позволяя лезвию вскрыть себя как консервную банку до самой грудины, если бы его не удерживали.
— Хорошо, да! — прошипел Петюня и медленно, с наслаждением, повернул широкий нож в ране.
Кольцов застонал, икнул и внезапно исторг изо рта целый фонтан густой черной крови. Он сделал несколько нелепых движений руками, словно внезапно отрастил крылья и пытается улететь.
— И я! Я хочу! — взвизгнул Михалыч, — мне позволь! Мне!
Петюня ухмыльнулся и изуверским движением повел лезвие вбок.
— Всем достанется свежее мясо, — хрюкнул он, продолжая улыбаться, совершенно невероятным образом растягивая губы. Его лицо в зловещих кровавых потеках казалось подобием некоей ритуальной индейской маски.
Михалыч неистово затряс безвольное тряпичное тело Кольцова так, что оно закачалось на ноже.
Высокий мужчина с автоматом стоял рядом и с наслаждением наблюдал, широко раскрыв рот — казалось, он пребывает в блаженном трансе.
Андрей смотрел на происходящее, не двигаясь с места. Словно он был не человеком, но манекеном, обреченным находиться в неподвижности и глядеть, ужасаясь невероятному, чудовищному кошмару. Он не собирался бежать, не думал о том, чтобы прийти на помощь Кольцову — зрелище, разворачивающееся перед его выпученными от ужаса глазами, было столь невероятным, столь жутким, что все сдерживающие механизмы психики пали, оставив его наедине с шоком. Подобно быку на бойне, он покорно ждал, когда Петюня насладится смертью Кольцова и повернет к нему свое багровеющее кровавыми мазками лицо. Он не испытывал ни страха, ни паники — лишь гнетущее завораживающее ожидание интимного прикосновения холодной стали. Будет ли больно? Потемнеет ли мир или останется столь же ярким до последнего мгновения? Ощутит ли он зазубренное лезвие, проникающее в его внутренние органы и кромсающее все на своем пути, вспышкой ослепительной, очищающей агонии?
Зачем бежать? — шептал кто-то глубоко в его голове, — зачем… сопротивляться? Все равно… Развязка близка…
Кто-то, крепко ухватив его за воротник, тянул прочь. Шептал отчаянно, кричал шепотом, захлебывался. Но все это было совершенно не важно на фоне кажущейся бесконечной картины смерти Кольцова. Он почти чувствовал медный запах крови.
— Да пойдемте же, — хрипел Громов, прижав губы к его уху, — пока они… пока не наигрались!
Андрей попытался было вырваться. Ему даже захотелось криком привлечь Петюню и Михалыча. Быть может, высокий темноволосый мужчина осчастливит их, вспоров холодный воздух очередью из автомата. Быть может…
Он видел, как тело Кольцова, более никем не удерживаемое, заскользило по лезвию, постепенно, плавно падая назад. Как Михалыч, исходя долгим глубоким стоном, сорвал с пояса молот и, высоко подняв над головой, обрушил его на голову старика. Поднял и снова ударил.
Поднял и снова ударил.
Поднял. И снова ударил.
Молот чавкал. Михалыч с трудом вытаскивал его из омерзительного месива, в которое превратилась голова Кольцова, поднимал и снова бил.
Поднимал и бил снова.
Громов с новыми силами рванул его, на сей раз приложив куда больше усилий — он чуть было не упал, и только рука Громова, упершись ему в спину, удержала его. Не поворачиваясь, завороженный монотонным движением молота, он позволил тащить себя к машине.
— Садитесь! Да садитесь же! — зашипел Громов.
Он сел на место Громова. Тот оказался рядом, вцепившись в руль. На иссиня-белой коже ярко горели два черных провала глаз.
Андрею было дико видеть его на месте Кольцова, трогающим машину Кольцова. Это выглядело как… угон. Он открыл даже рот, чтобы позвать на помощь — ведь на его глазах совершается преступление, и он, как порядочный гражданин, просто обязан, нет, должен…
В этот момент Громов с силой ударил его в скулу. Так сильно, что голова Андрея гулко ударилась о стекло. На мгновение все потеряло значение. Затем мир снова обрел краски, и он… почувствовал, что более не находится под влиянием шока. Он попытался сказать что-то, но вместо привычной речи изо рта вырвались хриплые лающие звуки.
— Все потом, потом! — Громов вдавил педаль газа в пол и понесся прямо на Петюню. Тот оглянулся, привлеченный шумом, и с обезьяньей ловкостью отпрыгнул в сторону в самый последний момент.
Михалычу повезло меньше. Увлеченный, он не так быстро отреагировал, и морда «Москвича» буквально подняла его в воздух. От удара он отлетел на несколько метров назад, да так и застыл в песке изломанной куклой.
— Потом, потоом! Вот сука, пото-о-ом! — ревел Громов, лихорадочно выруливая на дорогу.
