Андрей слышал, как вопят пылающие улицы, как исходят плачем рушащиеся в огненном смерче здания, как захлебывается воплем милицейский участок, теперь более, чем напоминающий огромного черного краба, отчаянно пытающегося сдвинуть свое бетонное тело с крепких опор в последней попытке спастись от всепоглощающего огня.
Он смотрел, как плавится кожа, завороженный древней магией огня, и одновременно, краем глаза, видел, как оплывает огарком свечи Хозяин Города — древний, омерзительный паук, впервые, быть может, в своем долгом, если не бесконечном существовании, столкнувшийся с угрозой гибели.
Он словно уменьшался в размерах, поглощаемый сам собой. Втягивался в единую точку в центре монструозного тела. Андрей слышал, как с хрустом ломались кости существа. Видел, как неистово невозможно широко раскрывается рот, для того лишь чтобы исторгнуть из нутра поток черной, густой, почти твердой крови. Не отрывая глаз, наблюдал за тем, как взорвались пылающие глаза монстра, расплескивая вокруг потоки жидкого пламени, оставив в голове существа две иссиня-черные, в пламени догорающие и дымящиеся дыры, в которых уже через миг бесновалось иное, жадное пламя, пожирающее Хозяина и зал, и весь мир.
Андрей закашлялся, почувствовав, как удушливый смрадный дым, исходящий от плавящейся плоти твари, заполняет его легкие. Инстинкт кричал, что надо спасаться, бежать! Адреналин заполнял его кровь, заставляя сердце биться неистово, трепетать в груди на пределе возможностей.
Он остался на месте, окруженный ревущим пламенем. Бежать было некуда. Да и…
— Что-то я устал, — улыбнулся он ревущему пламени, в котором еле угадывалось обезображенное скорчившееся тело того, кто еще недавно создавал миры, — надо бы поспать.
…И опустился прямо на дымящийся пол. Скрестил ноги по-турецки и закрыл глаза, ожидая первых ласковых прикосновений огня.
Дым становился все более удушливым, все более смрадным. Тяжелые вязкие щупальца заползали в нос, щекотали горло изнутри, заполняли легкие омерзительной тяжелой взвесью. Ему казалось, что дым проник в желудок сквозь поры и живот его набухает, как воздушный шар, принимая в себя все новые и новые порции вонючего газа.
Он попытался вдохнуть, но закашлялся и с каким-то вялым ужасом понял, что задохнется еще до того как первые языки пламени оближут подошвы его ботинок.
Дым косматым зверем свернулся внутри него, заполнил легкие жарким присутствием. Андрей ощущал его внутри и ждал, ждал блаженного забытья.
Перед тем как темнота смилостивилась над ним и сознание померкло, погружая его в бездонную пропасть небытия, он услышал едва различимые звуки. Голос, тихий, настойчивый голос произносил бесконечную фразу на странном, певучем языке, подобного которому он не слыхал никогда в своей жизни. Андрей подумал, что это дым разговаривает с ним на наречии мертвых.
И прекратил дышать.
Часть 3
ПАЛЬЦЫ ОДНОЙ РУКИ
Я молчу. Молчу, готоваяСнова стать тобой, земля.
Анна Ахматова
Вы видели почерневшее лицо, отвратительную форму, изменяющуюся и плавящуюся на ваших глазах от женщины к мужчине, от мужчине к зверю и от зверя к чему-то более отвратительному, чем самое безобразное животное.
Артур Макен
Глава 1
1
Он думал о змеях. О червях, пирующих на руинах мертвой, разложившейся плоти. О слизнях, о гусеницах, наполненных зеленым вязким соком. Он думал о самках богомолов, отрывающих головы своим возлюбленным, и о чудовищных миногах, высасывающих жизнь из своих жертв. Об угрях, заряженных злым электричеством, и морских змеях, смертоносных для всего живого.
Потом пришел страх. Страх, что он уже умер и темнота поглотила его. Что мысли его — есть остаточные сигналы обреченного мозга. Что тело его теперь служит котлом для новой жизни, а он — лишь воспоминание, полустертый образ, уже не человек, но труп, по чьей-то злой прихоти мнящий себя живым.
Потом началось удушье. На миг, показавшийся ему вечностью, он подумал, что и удушье иллюзорно, а быть может, именно так, в тщетной попытке впустить в себя воздух, наполнить гниющие легкие кислородом, ему суждено прожить последние секунды своей послежизни… или вечность… Он не знал, что хуже.
Он закашлялся, ощущая омерзительный тухлый привкус во рту, и наконец судорожно глубоко вдохнул. Воздух, прохладный, свежий воздух, показался ему праной, небесной манной, что вливается не в легкие, но в каждую клеточку измученного тела, исцеляя раны. Быть может, он и вправду был мертв, но воздух, этот сладкий, напитавшийся запахом цветущих лугов воздух, пробудил его к жизни.
Андрей открыл глаза и, …не сразу осознав, что происходит, едва сдержал крик.
* * *
Он висел в воздухе, на огромной высоте.
Под ним, повсюду, до горизонта, лежал зеленый ковер.
Поначалу ему показалось, что безжалостная злая сила, с которой он сражался только что или, быть может миллион лет тому, забросила его высоко в небо и сейчас он падает, падает и вскоре разобьется, ударившись об изумрудно-зеленую траву. Лишь спустя несколько мгновений, показавшихся веками, он понял, что снова оказался в кабинке чертова колеса. Она, преодолев верхнюю точку подъема, поскрипывая, медленно опускалась вниз.
Словно и не было ужасного архива и безглазых чудовищных тварей, говорящих с ним голосами его мертвой семьи. Словно привиделись ему, и Хозяин Города, и пожар, и смрадный дым, заполнивший его легкие жидкой вонючей смолой.
Он еще раз оглянулся вокруг, все еще не вполне понимая, что происходит.
Под ним до самого горизонта простиралось зеленое море.
Было раннее утро. Утреннее летнее солнце, восточной прелестницей укрылось за легкой прозрачной дымкой. На небе, столь голубом, что цвет обжигал глаза, куда ни кинь глаз, не было ни облачка.
Далеко-далеко, там, где небо соединялось с изумрудным морем колышущейся сочной травы, контраст между синевой и зеленью был настолько прекрасен, что поневоле сжималось сердце.
Андрей не верил своим глазам. Беспросветная мгла, окутавшая город, ушла, растворилась в летних красках. Было тепло, и скоро, совсем скоро, когда солнышко начнет припекать по-настоящему, станет жарко. Воздух был наполнен тысячью ароматов, смешавшихся в один мощный, сильный запах — запах возродившейся жизни. Впрочем, нет, не возродившейся. В этом мире жизнь не умирала. Здесь не было ни зла, ни туманов, ни черных, наполненных ужасом ночей.
Колесо опустилось ниже, и он с удивлением понял, что и город исчез. Впрочем, не совсем. Тут и там из травы увитые плющом выступали развалины домов. Вот полузаросшая дорога лезвием рассекала зеленый ковер. А вот черным клыком смотрело в небо то самое здание, что он видел поднимаясь. Впрочем, теперь оно скорее напоминало остов древнего собора и более не внушало тревоги, превратившись в часть пейзажа.
