Он не побежит. Больше не побежит. Пусть все кончится здесь и сейчас.
Андрей зажмурился еще сильнее, вдавливая ладони в глазницы с такой силой, что перед глазами заплясали разноцветные россыпи звезд. Его сердце то пускалось в галоп, то останавливалось внезапно, отчего перехватывало дыханье и тело становилось подобно мертвому кокону, но он оставался на месте. Порой мыши тоже перестают бежать. Быть может, отчаявшись спастись, а может — в приступе безумной отваги… И в эти последние секунды он ощущал лишь… сожаление. Тело сотрясали пароксизмы страха, но мозг отстраненно и с каким-то болезненным любопытством фиксировал каждую прожитую терцию. В голове остался один только вопрос. Подобно ребенку, не получившему на Рождество желанный подарок, он жалел об утраченной памяти. Что-то отняли у него, не дав ничего взамен, и теперь он умрет, превратится в гниющий холодный кусок мяса, так и не получив себя обратно.
Колеса стучали прямо над головой. Псы рычали, ревели, как мотоциклы. Рельсы тряслись все сильнее. Сейчас… Сейчас…
— Вы бы посторонились, уважаемый! А то беда может приключиться!
Раздался пронзительный скрежет. Андрей, не понимая, что происходит, медленно поднял голову и открыл глаза.
В нескольких метрах от него стояла красная ржавая дрезина. На деревянной платформе установлен был металлический т-образный парапет. Рядом с ним, там, где должно было находиться сиденье водителя, стоял мягкий диван с серой, порванной в нескольких местах обивкой. На диване, вытянув лапы, крепко спал разноцветный пес с длинными висячими ушами. Сбоку стоял ржавый короб, напоминающий жаровню: именно он и издавал омерзительное мотоциклетное рычанье.
Опершись на парапет, на Андрея внимательно и не без любопытства взирал высокий худой старик с красным, словно обветренным лицом, утопающим в рыжевато-грязной бороде. Несмотря на жаркую погоду, старик был одет в распахнутый осенний плащ, под которым красовалась футболка с надписью «Олимпиада-80». Вид у старика был недовольный и в то же время несколько смущенный, как будто Андрей застал его за мастурбацией.
— Я говорю, посторонитесь. Али вам заплохело на жаре-то? — буркнул дед, обращаясь отчего-то к собаке, поглядывая на Андрея одним глазом. Пес тоже открыл один глаз и, обменявшись с хозяином многозначительным взглядом, неожиданно широко и нахально зевнул, обнажив желтые зубы, в масть хозяйской бороде, дернул хвостом и снова заснул.
Андрей тупо смотрел то на старика, то на ржавую дрезину, то на пса. Он не удивился бы, если бы из-под дивана полезли клубящиеся щупальца, но время шло, а дрезина оставалась незыблемой, как пирамиды.
— Да ты напился… — констатировал старик, — напился. Вот неприлично, я вам так скажу. Каждый приезжает, значить из городов ваших и потом что, что? Вот! — он поднял палец вверх, и пес коротко тявкнул в подтверждение его слов, впрочем, не просыпаясь. Старик тем временем склонился над адской жаровней, повернул что-то, и мотор, захлебнувшись, затих.
— Я… А… Из города? — Андрей чувствовал себя совсем глупо.
— Или ты по поганкам у нас? — старик прищурился, полез в карман плаща и… Андрей был уверен, что дед рыщет там в поисках поганок, дабы предложить ему перекусить с дороги, но тот, покряхтев, достал смятую пачку «Беломора», посмотрел на нее с каким-то гадливым выражением, вытянул огромную, похожую на косяк папиросу и сунул ее аккурат между бородой и усами.
— Может, огоньку? — внезапно спросил он, не выпуская папиросу из зубов.
— Вы сказали… из города? — промямлил Андрей.
Старик не отвечал, сосредоточенно хлопая себя по бокам. Внезапно он остановился, скорчил умильную рожу и на сей раз хлопнул себя по лбу, причем довольно сильно.
— Ну да, ну да… — пробормотал он и из того же кармана, где лежали папиросы, извлек плазменную зажигалку. У Андрея глаза на лоб полезли. Дед щелкнул зажигалкой и ожесточенно запыхтел, выпустив сразу облако сизого вонючего дыма.
— Ну да, ну да, — повторил он, на сей раз глядя на Андрея, — а откуда еще? В Нерушанском таких как ты отродясь не было, я там всю жизнь и уж навидался. Значится… А может ты из Ростова?
«Янукович из Ростова!» — чуть не ответил Андрей, но прикусил язык.
— Я из Ташлинска, — буркнул он.
— По грибочки приехал, а грибничок? — паскудно подмигнул старик, — да и заблудился? Тока тут неувязочка. Здеся прямых до Ташлинска нет. Я те как почетный работник жэ дэ со стажем в тридцать пять говорю. Нет, ну если только… — он задумался, — … вот я тютя, канешна! Проходящий из Москвы! Ну да, ну да… Как раз на Ташлинск. И обратно, стало быть… Ну да… — старик снова затянулся, вздыбив бороду.
— А сегодня, сегодня у нас какой день?
— Ты точно грибник, — улыбнулся старик, — ну, скажем, среда сегодня. Два часа пополудни, около того.
— А… вы сказали про Нерушанское… Далеко ли? — осторожно спросил Андрей, стараясь не выдавать нетерпения.
— Если пешком, то час или около того. А если вот на изделии Карла Дреза
[12]! — старик выдержал эффектную паузу, и пес снова тявкнул не просыпаясь, — на мотоциклетной, так скать, тяге, то… Минут за тридцать управимся.
— А вы бы не смогли…
— Я вообще-то занят, и очень, — как-то потускнел старик, при этом взгляд его приобрел странную виноватость, — тута рядом заброшенное депо имеется. Металл там бесхозный. А кто должен присматривать? Я и должен, а то ведь украдут… — он покосился на доски под своими ногами, — сам понимаешь…
Андрей полез в задний карман и достал пухлый кошелек.
— А я вам заплачу, если… — неуверенно начал он.
— Нет, ну я же не зверь, — быстро-быстро замахал руками старик, — зачем так, сразу. Вижу, человек в беде, прозябает. Разве что за труды. За мотоциклетную тягу, так скать. Ну, может быть… а сколько у тебя там?
Андрей достал сотенную купюру.
— Ну да, ну да, — с каким-то диким блеском в глазах произнес дед, — а у нас, знаешь, там асфальт положили… Красиво, черти!
Он резво слез с дрезины, подошел к Андрею и выхватил сотню. Обнюхал ее зачем-то и сунул в бездонный карман плаща.
— Лютик меня звать, — внезапно сказал он.
— Лютик?
— Ну… Людвиг Арнольдович… Батя был из немчуры. Все Лютиком кличут. Я привык.
— Рад знакомству, Лютик! Я Андрей.
Они обменялись рукопожатием.
— Ну что же, поехали тада. Только, это… — он замялся и полез пальцем в ухо, — уставший я. Ты вот на эту штучку навались, а я те подсоблю.
Андрей непонимающе уставился на старика.
— Я грю, подтолкнуть надобно табуретку. А я пока раскочегарюсь, так скать. Идет?
— Идет… — кивнул Андрей.
Старик вскочил на дрезину и принялся возиться с диковинным мотором.
