— Ой куусипуу… — буркнул он под нос. Пограничник, уже почти отойдя от него, огорошенно повернулся и всплеснул руками в недоуменном жесте.
— Да ничего, ничего…
Парковка у «Rajamarket» была наполовину пустой. Он умудрился подъехать прямо к главному входу. Ваня уже был там — в коротких клетчатых шортах и футболке с каким-то совершенно мракобесным сатанинским принтом.
— Hyvää päivää!
[18] — издевательски протянул он и полез в кабину.
— Здоров.
— Кирилл… — Ваня говорил почти без акцента, только немного протягивал слова, — у нас принято (прииинято), отвечать так: «Moi!»
[19]. Это ведь несложно запомнить, правда?
— Ты не дерзи. Язык тут сломаешь.
— Сегодня (Севооотния), чуть дальше придется ехать.
Фраза была построена почти правильно. Почти, но его лингвистическое ухо оскорбленно срутилось трубочкой — как обычно, Иван или Юхани, как его звали на самом деле, лепил фразы, исходя из своего собственного, порой парадоксального, восприятия грамматических конструкций.
— Новая база?
— Да, Кирилл (Кириииилл), — Юхани помолчал, с нескрываемым любопытством разглядывая фотографию голой красотки, приклеенную к бардачку, — твоя… muija
[20]?
— Мама это твоя, что, не узнал без одежды?
Юхани улыбнулся приветливо, но в глазах его блеснуло что-то… неприятное. Вдруг Кирилл вспомнил, что кто-то из сменщиков рассказывал, мол, малый до того как наладить перевозки шмотья, работал в куда менее легальном бизнесе и вовсе не шмотье поставлял.
— Надо тебя познакомить с моей мамой, — теперь он смотрел на деку проигрывателя так, будто видел ее впервые в жизни, — а то ты совсем жизни отстал.
Опять какая-то чушь.
— Ладно, куда ехать?
— Здесь… — он сделал неопределенный жест. — … Направо и пять минут едем прямо, прямо. Потом стоп. Бетонный здание слева. Сразу к входу… — он похлопал себя по заду. — … Жопой сдавай.
«Бетонный здание слева» оказался бараком, напоминающим мавзолей. Возле главного входа был припаркован одинокий древний «Кавасаки», похожий более на музейный экспонат, чем на мотоцикл, на котором кто-то действительно ездит. Подъезд был узкий, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы не задеть мотоцикл. У настежь распахнутых дверей на входе их дожидался партнер Юхани, кряжистый бородатый мужик с полустершейся татуировкой на шее. То ли Ильмари, то ли Тапио, да и черт с ним.
Юхани открыл дверь и выпрыгнул из кабины, не дожидаясь пока фура остановится. Перебросился парой фраз на финском и, не поворачиваясь, ткнул пальцем в сторону Кирилла. Бородач захохотал.
— Давай открывай кузов! Все вместе будем грузим!
— Я не буду «грузим», — ответил он, выходя из машины. — У вас есть кому «грузим».
Юхани повторял одну и ту же шутку каждый раз. Должно быть, в Валимаа он слыл большим юмористом.
Кирилл почувствовал сильную усталость. Несмотря на легкую границу, он не сомкнул глаз на протяжении последних 14 часов. По уму, надо бы остановиться где-нибудь и поспать, но тогда — прощай премиальные. Он с сомнением посмотрел на закатное небо. В это время года день казался бесконечным. Несмотря на лето, температура к ночи могла опуститься до 10 градусов, хотя — черт его знает, в этом году было необычайно тепло. В любом случае, ночь он встретит в дороге.
Он пожал плечами и, похлопав себя по карманам, в очередной раз напомнил себе, что бросил курить вот уж полгода как. Впрочем, в бардачке была спрятана пачка контрафактных «Мальборо», но это так, на крайний случай… Что-то ему подсказывало, что случай этот вот-вот представится.
Юхани совсем потерял к нему интерес, оживленно болтая со своим бородатым партнером. В сумерках тот выглядел настоящим громилой. Кириллу вдруг пришло в голову, что если эта парочка решит его прикончить, то крики не услышит никто — куда ни глянь, дорога была абсолютно пустой.
Он улыбнулся сдержанно своим мыслям.
— Ваня! — Юхани повернулся недоуменно, — я в кабине покемарю чутка?
— Ты будешь в кабине? — туповато переспросил финн.
— Буду. Сколько еще?
— Полчаса. Много товара.
— Только куртки?
— Нет. Куртки, свитера, ботинки. Хорошие ботинки, Кирилл. «Саламандер», слышал?
— В СССР это был писк моды, слышал конечно…
— В СССР?
— Не важно, — конечно, финн знает про СССР. Должно быть, этот вопрос тоже укладывался в сложную парадигму финского юмора.
Он залез в машину, умостился в кресле и закрыл глаза, глубоко вдыхая теплый, чуть спертый воздух, в котором смешались запахи табака, пота и кожи. Странный, не очень приятный, но отчего-то успокаивающий аромат. В кабине было уютно. Пожалуй, он нигде не чувствовал себя настолько уютно. Машина была не просто средством зарабатывания денег. Не просто другом и помощником, но и домом, в котором он проводил куда больше времени, чем в своем настоящем доме, с женой и вечно недовольным чем-то сыном-подростком. В квартире, по размеру чуть большей кабины грузовика, тоже присутствовал свой собственный запах. Запах немного подгоревшей еды и вечно влажного белья. Запах старых обоев и кошачьего туалета.
2
«Ты только будь осторожен… — жена говорила ему одно и то же, словно программа в ее голове не позволяла импровизировать: — не лихачь и не…» Она запнулась, упрямая складка в центре лба стала еще глубже и в который раз он понял, что она стареет, стареет куда быстрее, чем он ожидал. Они все старели. Вчера он был студентом, и мир казался большим, почти бесконечным, а будущее столь же неопределенным, сколь и восхитительным. А сегодня — как он мог превратиться в дальнобойщика? Благодаря какой иронии судьбы он оказался запертым в кабине грузовика?
— Я не буду пить… — пообещал он ей, как и каждый раз, прощаясь. Это было частью ритуала, и всякий раз, произнося эту фразу, он врал.
Он не считал себя алкоголиком. Скорее, пьющим по необходимости. Алкоголь давал ему временное, но драгоценное ощущение свободы… От обязательств. От семьи. От любых насущных и грядущих проблем. Алкоголь позволял забыть о неумолимости времени и пусть ненадолго, но погрузиться в омут забвения и абсолютного, буддийского равнодушия.
К тому же он в любой момент мог остановиться. В принципе, зависимость есть не более чем миф. Все в голове, и каждый может по своей воле завязать. Если захочет, разумеется.
Но скажите на милость, зачем ему, взрослому и ответственному человеку, отягощенному семьей и бесконечным количеством неразрешенных проблем, что громоздились друг на друга подобно гальке на дне океана, внезапно бросать? Оставлять позади едва ли не единственного друга и защитника?
