Споткнувшись, Кирилл посмотрел вниз и с хмельным удивлением заметил, что стоит на собственных шнурках. Присев на корточки, он тщательно завязал их — шнурки казались менее послушными, чем обычно, и то и дело норовили выскользнуть из пальцев.
Он встал, зачем-то отряхнул колени и крепко пожал протянутую руку.
— Жду тебя через неделя, так?
— Не совсем, — он высвободил руку. Ладонь у Юхани была влажная и …раздражающе мягкая. — Я думаю отдохнуть пару недель, так что в следующий рейс поедет Петя, а потом уже опять я. Да и ТО надо бы сделать.
— ТО?
— Та не важно. Давай, дружище, — он потрепал Юхани по плечу и полез в кабину.
— Кирилл!
Он оглянулся. В полутьме широкое лицо финна казалось незнакомым, угрюмым.
— Не пей, ладно?
— Боишься, что стану козлом? Ладно, ладно, — предупреждая новый вопрос, быстро сказал он. — Не буду пить. Мне еще границу проходить.
И захлопнул дверь.
7
Расстояние между Торфяновкой и Питером можно преодолеть за несколько часов. Ночная трасса почти пуста, и несмотря на выбоины и местами плохое дорожное покрытие, дорога, как правило, не доставляет знающему водителю неприятных сюрпризов. Полицейские посты встречаются редко. Гаишники — тоже люди и привыкли ночами спать.
Впрочем, у Кирилла и в мыслях не было испытывать судьбу. На нем висело два кредита (на самом деле — три, но соковыжималка, можно сказать, не в счет) и перспектива потерять работу в результате лишения прав его совершенно не прельщала. А то, что Сухарь уволит его, случись подобный казус, не вызывало ни малейшего сомнения.
И все же — ночь, черная, как смоль, тянула к нему свои пушистые лапы из ельника, обрамляющего дорогу. Небо сияло яркими звездами, и луна, полная белая луна улыбалась, то и дело скрываясь за облаками. В кабине было жарко. За приоткрытым окном звонко пели цикады. В такую ночь хочется ехать вечно, глядя на уходящее в угольную тьму дорожное полотно. В такую ночь часто хочется пить.
Он поднес бутылку к губам и с некоторым удивлением обнаружил, что она пуста. Как же так получилось? Должно быть, хитрый бармен подсунул ему полупустые бутылки. Он хихикнул. Что ж, ему не оставили выбора.
Не глядя, он протянул руку и вытащил первую попавшуюся. Какая разница, если все они одинаковые? Откупорил бутылку зажигалкой, на несколько секунд отпустив руль. Крышка упала под ноги — ее обязательно нужно будет подобрать, до того как он приедет на базу. Остановиться где-нибудь и подобрать.
Внезапно кабина подпрыгнула на каком-то особо крутом ухабе. Впрочем, это ничего, это пустяки. «Вольво» и не такие ухабы видал. С этой машиной никогда и ничего не случится.
Он отхлебнул пива и прибавил громкость магнитолы.
«Соседи приходят, им слышится стук копыт,
Мешают уснуть, тревожат их сон…» — мрачный голос Цоя заполнил кабину.
«Те, кому нечего ждать, отправляются в путь», — он невольно выпятил подбородок как Цой. Черт, почему лучшие уходят первыми? Такое впечатление, что мир населен обломками. Ненужными кусками человеческих душ.
«Те, кто спасен…
Те, кто спасен. Ведь это он про себя пел. Ему было нечего ждать. И… — Кирилл почувствовал, как сжимается сердце, — …это он был спасен. Погибнув, он спасся, а мы…остались здесь как забытый мусор.
— Спокойная ночь…
Он сделал большой глоток и подумав, еще один. Сколько же спирта вливают в это пиво?
8
Должно быть, собака выскочила на дорогу как раз в тот момент, когда он подносил банку к губам. Впрочем, он не успел бы затормозить, даже если бы увидел ее раньше, — увлекшись, он слишком сильно нажал на газ, и огромный грузовик с ревом, едва заглушаемым музыкой, несся по ночной трассе.
С вялым любопытством он отметил, что время действительно замедляется, почти останавливается в критических ситуациях. Впервые в своей жизни он ощущал, что тело не поспевает за командами мозга. Его рука, та, что сжимала полупустую банку, безвольно застыла в воздухе, отказываясь опускаться. Нога, нарочито медленно уперлась в педаль тормоза и столь же медленно, словно испытывая сильное сопротивление, нажала на нее.
Ему показалось, что скорость грузовика начала уменьшаться, но мгновение спустя он понял, что его субъективное восприятие изменилось еще больше — теперь он видел окружающий мир покадрово, так, будто смотрел не в лобовое стекло, но в экран компьютера, не справляющегося с отображением сверхкачественного видеофайла. Вот пальцы, сжимавшие банку пива, наконец разжались, и она, вместо того чтобы упасть, подчиняясь силе гравитации, начала планировать, разбрызгивая вокруг янтарные капли. Теперь он мог опустить руку на руль, но рука двигалась медленно, слишком медленно. Собака приближалась — он отчетливо видел ее яркий черно-белый силуэт в ослепительном сиянии фар. При всем желании, он не мог, просто не мог, нажать на тормоз еще сильней — его инстинкты профессионального водителя просто не позволили бы ему пустить многотонную фуру в занос.
Пес был худым, вытянутым, как такса, но такса неестественно длинная. Странно, но собака не двигалась. Или ему, затянутому в водоворот замершего времени, лишь казалось так? Возможно, пес, застывший в нелепой, неестественной позе (передние лапы вытянуты в воздухе параллельно дороге, не касаясь ее; задние немного согнуты, как если бы собака приготовилась к прыжку, да и остановилась так), бежал изо всех сил, спасаясь от настигающей его доли? Но Кирилл видел абсолютно неподвижную скульптуру: на оскаленной морде ярко горели два фонаря, напомнившие ему сказки Ганса Христиана Андерсона о чудовищных собаках размером с дом, с горящими, огромными, как блюдца, глазами. Пасть, обрамленная хлопьями белой пены, — жуткие, черные в белом свете клыки — неужели он включил дальний? Когда, когда он успел это сделать?
Ближе. Еще на миллиметр ближе — господи, он же не повернет, просто не успеет! Рыжая в подпалинах шерсть, под которой бугрились напряженные в отчаянном усилии мускулы — что же это за пес такой, до чего странный, омерзительный, длинный… Длинный настолько, что уместно было бы добавить еще две лапы — они бы заполнили пустоту под втянутым животом…
Ближе, еще на миллиметр ближе! Ну и что, пусть ему не увернуть, а пес, что пес, в конце концов… Осознание того, что ему придется убить это странное и страшное животное, наполнило его… нет, не сожалением, но облегчением, детской истеричной радостью.
Еще ближе! Невероятно, но пес повернул голову, неподвластный параличу, охватившему окружающий пейзаж. Его пасть оскалилась еще больше, будто он узнал Кирилла и улыбался ему как старому знакомому. А потом…
Еще ближе!
Еще!
Внезапно паралич прошел, и время рванулось, распрямляя освобожденную пружину часового механизма. Молнией промелькнула спасительная мысль, и, вцепившись обеими руками в руль, он резко повернул его влево.
