Теперь он слышал только песню, и песня эта противоестественным образом смешивалась со смрадным дыханьем пса, крадущего воспоминания. Каждое слово теркой проходило по его сознанию, превращая все то, из чего состояло его «Я», в грязный, тающий снег. Мысли исчезали, растворялись в пульсирующей воронке.
— Слава тебе, безысходная боль…
— пел далекий трескучий голос, и мир лопался, разлетался на куски, опадал вокруг холодным тленом.
— Умер вчера сероглазый король…
— завывал граммофон, и Кирилл застыл, прекратив внутреннюю борьбу, глядя издалека, как волны смывают его имя, начертанное на песке.
— Вечер осенний был душен и ал…
— все заволокло темнотой, что вплеснувшись из черной дыры, теплым одеялом укрыла его и, умирая, он слышал, как где-то в бесконечной пустоте игра граммофона, споткнувшись, снова начала движение по проторенной дорожке:
— Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.
Вечер осенний был душен и ал…
И снова…
— едва слышно прошептал пес, выдохнув, и в смрадном воздухе Кирилл, теперь уже не Кирилл, но пустая оболочка, почувствовал запах увядших кладбищенских роз.
Повинуясь зову, он сделал шаг.
Мир раскололся, и в образовавшуюся брешь хлынул поток угольного мрака. Волна подхватила его и увлекла в черный бурлящий водоворот.
— А за окном шелестят тополя…
— тихо шептал мертвый бард.
—
Нет на земле твоего короля
[35].
Глава 4
1
Демон гладил его по животу ледяной тяжелой рукой. Что-то изнутри отзывалось на прикосновения твари болезненными толчками.
Осознание пришло мгновенно. Память не проснулась, он все еще смотрел документальный фильм о ком-то другом, но при этом уверенность в том, что этот кто-то — он сам, была столь же абсолютной, сколь и ужасающей.
— Давай, — протянул демон. Его лицо застыло чудовищной маской, сочетая в себе черты и Громова и Кольцова и в то же время чем-то неуловимо напоминая морду давешнего пса. На него было невозможно смотреть.
— Кто… вы? — прошептал Кирилл.
— У нас много имен, — ужасающая улыбка расколола лицо существа пополам; на мгновение по коже прошла рябь, словно под внешним страшным лицом находилось еще одно. Если это было так, Кирилл не хотел видеть истинный образ демона. Он бы сошел с ума… если он еще не сошел с ума, верно? Все происходящее казалось слишком банальным… В событиях и фактах последних нескольких дней присутствовала некая болезненная, но безукоризненная логика.
— Ты… можешь звать меня Сабнак… — улыбка поблекла, — еще?..
— Что вам нужно от меня? — вопрос прозвучал глупо и мелодраматично.
— Ты вспомнил? Все вспомнил?
Кирилл кивнул:
— Я думал…
— Ты думал? — в голосе демона прозвучало искреннее удивление, — ты, блоха, искренне верил, что ты — нечто большее, нежели просто червь? Маленький никчемный человечек с гнилью внутри?
— Я не понимаю… Вы же говорили… — он не успел даже сформулировать вопрос, вертящийся у него на языке.
— Говорили о людях, которым нечего терять? О потерянных душах? — Сабнак снова улыбнулся, обнажив сгнившие пеньки зубов. — Ты-сосуд. Пустой стакан, наполненный тем, что я… мы… налили в тебя. У тебя нет ни воспоминаний — только образы, ни прошлого — только вина.
— Вина? — Кирилл снова ощутил болезненный толчок внизу живота. Что бы не скрывалось внутри него, оно стремилось выбраться наружу.
— Не трать даром время… Его осталось слишком мало. Все твои вопросы — отражение моих мыслей.
Вокруг вас, жалких, двуногих пачкунов, есть и другие миры. Бесконечное множество миров, подчиняющихся Великим Богам, столь древним, что порой сами они забывают свои имена. Но лишь немногим обитателям бесконечной вселенной повезло так, как вам. Вы, обреченные ползать в нечистотах на протяжении всей своей крошечной жизни, существуете… в фокусе… во плоти. Мы же вынуждены проводить вечность в заключении, изгнанные за грань той сферы, что вы называете реальностью…
Представь себе… город. Город, замкнутый во времени и пространстве. И город этот, и жители его, каждый из них, есть атомы, составляющие куда более сложное существо. Единого, бессмертного Бога. Как и каждое божество, он стремится к экспансии, но обречен на энтропию, будучи заключенным в стенах им же построенной крепости. Тебе не подвластно познание печали Богов. Твоя жизнь — вспышка, крошечное пятно на объективе, фиксирующем грани реальности.
Но в каждой игре есть правила. То, что вы называете законами физики, — крошечная доля Великих Космических Законов. Некоторые из них дошли до вас в виде суеверий. Некоторые — в виде страхов, заставляющих вас тесно прижиматься друг к другу по ночам, когда полная луна наливается кровью. В такие ночи стены между мирами истончаются, и порой, при удачном стечении обстоятельств, вы можете узреть лик того, что ваш писатель и визионер Артур Макен назвал Великим Богом Паном. Лик Тысячи Сфер.
Попавшие в мой город… Когда-то они были людьми. Но, потерявшись, застряв в паутине миров, стали частью меня. Моими клетками. Кровью, что циркулирует по моим венам. Их сознание, душа, если хочешь, питает мои нужды. Но я, мы… хотим того же, чего желает каждое живое существо. Жить. Расти. Эволюционировать.
Иногда, так редко, что это кажется невозможным, стены между мирами исчезают. На мгновение, на секунду. В такие мгновения открывается путь для тех, кто ждет.
Мне не нужен был твой… друг и его семья. Они марионетки в большой Игре. Пешки, чей удел служить. Тебе понравились мои псы?
Мне нужен был… ты. Маленький, озлобленный человек, оказавшийся в нужное время и в нужном месте и способный совершить ужасный, бесчеловечный поступок не по воле Богов, но по своему собственному желанию. Человечек, поступком отрицающий ту малую толику добродетели, что осталась в его душе. Опустошающий себя и создающий пустоту для нас… меня. Ты прошел сквозь Врата… узрел Город и добрался до его центра по своей воле. Ты разжег пламя и стал вместилищем Бога. Ты сделал все сам. Теперь — ты не просто сосуд. Ты — Альфа и Омега. Человек, которому уготовано выпустить меня… нас… в твой мир. Прими свою участь.
Сабнак прервался и посмотрел на Кирилла, скорчившегося у его ног.
