Я навещал Вулли в Лондоне, в его доме на Сент-Леонардс Террас. Далеко за полночь он сидел за работой и с невероятной скоростью писал чётким и логичным языком. Вряд ли мир увидит когда-нибудь столь же одарённого человека.
Глава 4. Ниневия
Нельзя представить себе место, более не похожее на Вавилонию, чем Ассирия — земля, расположенная на широте современного Багдада, в ста милях к северу от бутылочного горлышка, где Тигр и Евфрат сходятся и текут на расстоянии не более тридцати миль друг от друга. Главные города Ассирии, и Ниневия в том числе, вытянулись цепочкой вдоль быстрых вод Тигра, у самой реки или чуть поодаль. Считается, что древнее название Тигра, Идиглат, значит «стрела», и что назван он так по контрасту с безмятежным Евфратом, «спокойно текущей рекой», по-аккадски — «Пуратту».
Кроме всего прочего, Ассирия была ограничена с востока Загросом, мощной горной цепью, и из-за этого постоянно подвергалась вторжениям со стороны жителей гор, иранских мародёров. Чтобы выжить, стране приходилось постоянно держать оборону и всегда находиться в состоянии боевой готовности. Также Ассирия не могла существовать полностью самостоятельно: она зависела от плодородных полей Сирии, расположенной с запада. Такое положение вещей порождало агрессивные настроения, а бодрящий климат способствовал возникновению нации воинов, не склонных к сидячему образу жизни и соответствующим занятиям. Вавилония тоже боялась иранских набегов, но её границы не были столь уязвимы: чтобы добраться туда из Хузестана, требовалось проделать долгий путь, а в лежащем по соседству Лурестане население отличалось куда как меньшей густотой, чем в Загросе, граничившем с Ассирией.
Перед археологом стояла действительно сложная задача — выяснить, насколько сильно жители Ассирии отличались от просвещённых, набожных и мирных народов Вавилонии. Геродот совершенно справедливо отметил, что вавилоняне по природе своей были торговцами. Кроме того, Вавилония могла в основном сама обеспечивать себя зерном: интенсивное орошение позволяло его выращивать. Сеть каналов позволила стране замкнуться самой на себе и сформировала нацию интровертов, в противоположность Ассирии.
После открытых всем ветрам пыльных равнин Вавилонии зелёные холмы Ассирии казались раем. Мы жили в маленьком домике с небольшим садом у подножья Неби-Юнуса, места погребения пророка Ионы — большого телля, скрывавшего остатки арсенала Синаххериба. От дома до вершины Ниневии, то есть до холма Куюнджик, можно было за двадцать минут доехать на лошади. Оттуда открывалась чудесная панорама — как панорама окрестностей, так и историческая. Поднявшийся на сто футов над долиной мог видеть на западе крутые берега стремительно текущего Тигра, а за ним — мечети и церкви Мосула. Сквозь Мосул прошёл когда-то Ксенофонт во время своего легендарного похода в 401 году до н. э., когда он вёл свою армию из десяти тысяч греческих наёмников из долин Кунаксы к Чёрному морю. Не исключено, что название «Мосул» — отголосок старого названия «Меспила». Под этим названием город знали греки. В ста милях к северу Ассирия подходила к турецкой границе, минуя возвышенный участок из насыпей, покрытых зелёным дёрном, скрывавших под собой город Ниневию и его акрополь. На востоке виднелся Курдистан, горы со снежными шапками, известные как Джебель Маклуб, а за ними — Загрос, преграда, отделявшая Ассирию от опасного врага, Ирана. В южном направлении убегали равнины — в сторону Большого и Малого Заба и далёкой Вавилонии.
Сложно себе представить человека, менее похожего на Вулли, чем мой новый начальник, грубоватый, сердечный, добродушный Кэмпбелл Томпсон, эпиграфист по образованию, бывший невысокого мнения об археологии. Он нанял меня сделать глубокое зондирование огромного холма Ниневии на доисторическую глубину и выяснить, что скрывается под ассирийскими культурными слоями. Я с готовностью взялся за эту работу, поскольку я помогал Вулли делать глубокий доисторический раскоп в Уре. Думаю, Томпсон хотел доказать, что в Ниневии не было никакого Всемирного потопа. Я с очень большим интересом исследовал север после шести лет ученичества на юге, и дополнительным плюсом являлась возможность взять с собой Агату. Барбара, жена Кэмпбелла Томпсона, была очаровательной, доброй и лишённой эгоизма женщиной. Свою жизнь она посвящала другим. Мы справедливо привыкли считать её святой.
Перед тем как пригласить в экспедицию нового сотрудника, Кэмпбелл Томпсон подвергал его определённым испытаниям. Одним из таких испытаний была прогулка сквозь грязь и болота, другим — поход в кино. Кэмпбелл Томпсон отличался неравнодушием к этому виду искусства. Агата прекрасно справилась с грязью, а меня Си Ти
[43] предупредил, что одного из моих предшественников отбраковали на этапе кино, так как тот делал глупые замечания. Я старательно молчал и создал себе репутацию человека благоразумного. Мне предстояло преодолеть более серьёзное препятствие — показать себя искусным наездником. Кэмпбелл Томпсон, к счастью, не стал меня экзаменовать до отъезда, но подчеркнул, что мне чрезвычайно важно усидеть в седле, потому что мой предшественник, Р. У. Хатчинсон, потерял свой авторитет среди рабочих, упав при них с лошади. Си Ти не мог себе позволить рисковать повторением подобного эпизода. До этого я ездил на лошади всего дважды, на приволье урских степей, и один раз лошадь убежала прямо вместе со мной. Тем не менее я уверил Кэмпбелла Томпсона, что прекрасно умею ездить и ни разу ещё не падал с лошади. Он остался доволен, а я обещал себе всё лето брать уроки верховой езды. Однако время прошло, а я так ничего и не сделал. В общем, я ждал Ниневии с некоторым беспокойством и надеялся как-нибудь выкрутиться. Ещё больше я встревожился, когда узнал, что Кэмпбелл Томпсон собирается купить мне лошадь на базаре в Мосуле. Будучи бережливым до крайности, он стремился купить самое дешёвое животное из возможных и нашёл за цену в три фунта небольшого пони. Его никто другой и трогать не хотел, потому что пони брыкался. Он достался мне.
Почти каждое утро, сменяя друг друга, мы поднимались верхом на холм. К счастью, Кэмпбелл Томпсон не видел, как я садился в седло. Я цеплялся за лошадь, подобно Джону Гилпину
[44], и кое-как преодолевал щебёночную дорогу и крутые и ещё более скользкие подъёмы узкой тропы, ведущей на вершину холма, где меня по прибытии громко приветствовали рабочие. Лошадь пугалась такого приёма и немедленно становилась на дыбы. Ещё опаснее был обратный путь, когда лошади приходилось сползать вниз по скользкой тропе, но я как-то умудрялся усидеть, крепко держась за шею животного, особенно в те моменты, когда его заносило на щебёнке. К сожалению, единственный участок дороги, покрытый щебёнкой, находился между нами и холмом. Мало-помалу, полагаясь скорее на удачу, чем на умение, я стал увереннее. К концу сезона я уже получал удовольствие от верховой езды и обгонял Томпсона на равнине. Он сделал мне комплимент, сказав, что я езжу, как кентавр. Возможно, я на подсознательном уровне унаследовал кавалерийскую подготовку своего отца.
