В Багдаде мы остановились в отеле Мод, заведении простом и скромном, но очень гостеприимном благодаря доброму и неунывающему хозяину по имени Майкл Зиа, чьё неуёмное радушие снискало благодарность многих гостей. У него, помню, работал бармен по имени Иисус, и было очень странно в ожидании напитков слышать это обращение.
Мы отправились из Багдада в Мосул ранней весной и правильно сделали, потому что нам ещё предстояло проделать огромную работу прежде, чем первая лопата вонзится в землю. Для начала мы поселились в привокзальной гостинице в Мосуле, которой умело управлял сирийский христианин, откликавшийся на имя Сатана. Дождь не прекращался, и хозяин давал такие мрачные прогнозы, что мы боялись вообще никогда не приступить к работе. Впрочем, мы использовали это время с толком: нам предстояло разыскать владельца земли и получить от него согласие на раскопки. Мы наводили справки в самой Арпачии и с помощью бесценного представителя Оттоманского банка Маджида Шайи, ранее служившего у Кэмпбелла Томпсона и делавшего всё возможное, чтобы нам помочь.
Для получения разрешения на аренду земельного участка требовалось не только найти его владельца, но и выяснить, кому он был заложен, — непростая задача, потому что землю, как это часто случается на Востоке, закладывали и перезакладывали много раз, и казалось, количество закладных растёт с каждым днём. В конце концов, мы отследили не менее четырнадцати кредиторов и ценой нечеловеческих усилий собрали их вместе. Кредиторов усадили в два экипажа и доставили в банк, чтобы приложить их отпечатки пальцев к контракту. Думаю, всё равно мы нашли не всех, но мы уже отчаялись и решили, что с нас хватит. Так или иначе, после многочисленных возражений мы составили любопытнейший контракт, и, согласно ему, владелец земли был обязан заплатить две тысячи фунтов, если каким-либо образом воспрепятствует нашей работе. Дело благополучно завершилось, и это стоило нам сравнительно небольших денег.
Другой важной задачей было выселиться из гостиницы и найти подходящее жилище. Нам посчастливилось познакомиться с землевладельцем из Мосула, которому принадлежал большой пустующий дом неподалёку от старого, где мы жили с Кэмпбеллом Томпсоном. Оттуда в одну сторону открывался восхитительный вид на огромный холм Куюнджик и на горы, с другой стороны виднелись река Тигр и Мосул на противоположном берегу. Большой дом нас полностью устроил: там были просторные чуланы, удобные комнаты и широкая плоская крыша, где можно было разложить кучу керамики.
Хозяин по имени Дауд Саати — Давид Часовщик, пожилой человек хорошо за девяносто, рассказал мне, как впервые в жизни встретил англичанина. Англичанин был человеком невысокого роста, носил сюртук и остановился на постоялом дворе Хан Рассам в Мосуле. Каждое утро он шёл из Мосула на холм Ниневии, где вёл раскопки. Под его началом работало не меньше восьмисот человек. Как только можно руководить такой толпой? Я без труда догадался, что под невысокой фигурой в чёрном сюртуке хозяин имел в виду великого Джорджа Смита
[53], в ходе своих грандиозных раскопок в 1873 году нашедшего знаменитую табличку с описанием потопа. Просто замечательно было поговорить со свидетелем, встречавшим этого человека во плоти. Не в последний раз мне пришлось вспомнить великого Джорджа Смита. Случилось так, что несколько лет спустя, когда я был в Алеппо, ко мне зашёл британский консул и рассказал, что могилу Джорджа Смита, расположенную на христианском кладбище, собираются разрушить и ее ждёт заброшенность и забвение. Он спросил, могу ли я посодействовать в перенесении праха и создании более долговечного захоронения. Я согласился, и мне было приятно видеть, что над могилой снова появился надгробный камень. Много лет спустя я был вознаграждён: внук Джорджа Смита, Роуланд Смит, живший в Девоншире с нами по соседству, позвонил мне и спросил, слышал ли я когда-нибудь о его дедушке, и я с удовольствием ответил: «Я не только слышал о нём. Я его хоронил».
Но вернёмся к Арпачии. Конечно, потребовалось время, чтобы обставить дом. С этой целью мы наняли в Мосуле бригаду плотников — бригадира и троих подчинённых. Они каждый день приходили к нам из Мосула, бригадир с высокой феской на голове и три его помощника, и работали весь день, от рассвета до заката. Новые доски и другие необходимые материалы привозились на нашем грузовике за смешную цену. За десять дней мы обставили удобной мебелью весь дом сверху донизу, дополнительно прикупив пару комодов.
В нашем хранилище, помню, существовал ряд полок, сделанных специально для того, чтобы по мере появления складывать туда рассортированную по слоям керамику. Я с удовлетворением заметил восторг покойного профессора Франкфорта: рассмотрев наши полки, он объявил, что не встречал лучшего решения для хранения рассортированной керамики на раскопках. Вскоре мы благополучно разместились в новом доме. Ещё нам очень понравился большой и красивый сад, полный розовых кустов, усеянных цветами. К сожалению, по утрам хозяева приходили и срезали распустившиеся розы, чтобы продать их на рынке в Мосуле. Нашим последним приобретением была небольшая свора собак, шесть дворняжек, стороживших дом и ставших хорошими товарищами для нас.
По завершении подготовки, где-то в мае, мы начали работу на небольшом холме, Тепе-Решва, возвышавшемся среди полей в полумиле к востоку от деревни Арпачия, стоявшей на дороге, ведущей в Башику. Мы без труда нашли рабочих, хотя и не платили такие высокие зарплаты, как американцы. Насколько я помню, мы могли себе позволить платить максимум по шиллингу в день, но недостатка в рабочей силе не испытывали. Люди стекались из окрестных деревень, некоторые приходили за несколько миль. У нас были прекрасные отношения с нашим землевладельцем, Абдулом Рахманом, и всех, кого смогли, мы наняли в самой Арпачии, ближайшей деревне. Очень приятно, что я мог наконец копать ровно там, где пожелаю, ни с кем не советуясь. Кроме того, на Арпачии не составляло труда решить, какой участок раскапывать следующим: это был совсем небольшой холм, общей площадью не более двух с половиной акров, хотя, несомненно, если бы мы продолжили работу, мы нашли бы руины и за пределами холма.
Очень скоро у меня случились первые разногласия с рабочими. Я решил, что один из столь любимых Кемпбеллом Томпсоном старых орудий труда, маджруфу — садовый инструмент вроде треугольной мотыги, — стоит иногда менять на лопату, чтобы отгребать землю в сторону. Лопату мои рабочие видели впервые в жизни. Землекопы почти сразу устроили забастовку и заявили — они не могут пользоваться таким ужасным инструментом. Я вышел из ситуации, ответив, что не хочу держать на раскопках тех, кто не годится для подобной работы, и если кому-то не хватает сил справиться с лопатой, им лучше сразу уйти. Остались почти все, и всё было в полном порядке, пока в один прекрасный день я не решил, что часть работы лучше делать старой маджруфой. Тогда снова начались проблемы: рабочие жаловались, дескать, они не могут пользоваться таким несовременным приспособлением.
Первые две недели раскопок принесли крайне неутешительные результаты: нам попадались только жалкие остатки построек из сырцового кирпича. Мы с Джоном Роузом начали сомневаться, не окажется ли наше городище пустышкой, совсем простенькой деревенькой, где нет ничего интересного. После такого богатого городища, как Ур, мы, пожалуй, слишком быстро впали в уныние и скоро поняли свою ошибку. Несколько недель спустя среди наших находок имелись крайне интересные объекты — как архитектурные сооружения, так и небольшие артефакты. В самом же начале, когда мы только приступили к раскопкам верхней части телля, мы нашли крайне скромное поселение со стенами из сырцового кирпича, где в крошечных комнатках сохранились черепки убейдского периода. Это была очень важная находка: она позволяла установить точное соответствие между исследуемым слоем и развитым этапом доисторической культуры в Южной Вавилонии, относящимся ко времени между 3500 и 4000 годами до н. э. Более того, эти дома убейдского периода и соответствующая им керамика находились выше халафского слоя, а значит, мы можем уверенно сопоставить эту позднюю версию убейдской культуры и гораздо более раннюю, отмеченную керамикой совершенно другого типа.
