Ни одно из предсказаний не сбылось: победителем гонок стал совсем бедный селянин, не имевший гроша за душой, оказавшийся прирождённым и не лишённым стиля бегуном по пересечённой местности. Было очень весело наблюдать, как соревнующиеся один за другим приходят к финишу, все, до самого последнего задыхающегося участника, сотого по счёту. Ходили слухи, что кто-то умер от переутомления, но всё оказалось неправдой, потому как никто не потребовал компенсации. В целом представление получилось весёлым и приятным. Вечером закатили грандиозный пир, и я подозреваю, что все призы съели в два счёта. Приглашённых было множество.
По моим воспоминаниям, мы вернулись в Багдад где-то в начале мая и занялись разделом находок. Работа нас измотала, потому что стояла страшная жара, наверное, около ста шести градусов по Фаренгейту
[56]. Думаю, мы вконец утомили директора, Юлиуса Йордана: делёж продолжался дня два или три, не меньше. К сожалению, местный национализм как раз набирал силу, и хотя мы действовали согласно чётко сформулированному закону, иракцы были полны решимости забрать себе более весомую часть находок, хотя мы уже отдали им вещи, признанные объектами государственной важности. Мы работали на щедрых и выгодных условиях, но скоро такой работе грозил прийти конец.
Когда мы попросили, чтобы нам выдали нашу утверждённую долю находок, произошла заминка, и нам пришлось мучиться ожиданием в течение совершенно неслыханного срока, не меньше пяти месяцев, пока наконец мы не получили разрешение. Дело решалось голосованием в правительстве Ирака и определилось в нашу пользу. Говорят, мы выиграли с преимуществом всего в один голос. Мы до сих пор благодарны тем, кто поступил с нами справедливо. Сразу после этого закон изменился, и я полагаю, что мы были последней экспедицией в Ираке, кому пришлось работать на старых, благоприятных условиях. Тем не менее, как я уже говорил, материалы опубликовали в рекордный срок. Думаю, никто ещё не работал с такой скоростью, но это были наши последние раскопки в Ираке перед многолетним перерывом: мы решили, что разумнее теперь перебраться в Сирию. В следующей главе я расскажу о трёх или четырёх весьма успешных сезонах, проведённых в Сирии до начала войны в 1939 году.
После Арпачии я руководил многими экспедициями на Восток и со многими был тесно связан за прошедшие пятьдесят лет, но первые самостоятельные раскопки, где моими единственными товарищами выступали Агата и Джон Роуз, я вспоминаю как самые счастливые и самые результативные. Они открыли новую увлекательную главу в моей жизни и навсегда останутся важной вехой на пути доисторических исследований.
Глава 6. Хабурская экспедиция
После Арпачии у меня имелись серьёзные причины выбрать для раскопок другую часть Месопотамии. Очень привлекательной в этом смысле казалась Сирия, находившаяся в то время под французским мандатом и предлагавшая выгодные условия для раскопок. Должностные лица, ответственные за работу Службы древностей, радушно принимали всех археологов, и разрешение на раскопки можно было получить без труда.
Пускаясь в новое предприятие, первым делом требовалось выбрать, где именно мы сосредоточим свои усилия. Это было несложно, так как я хотел работать в части Сирии, тесно связанной с Ираком, где я к тому моменту проработал десять лет. Это позволило бы мне более широко изучить уже знакомую область. В Восточной Сирии и Ливане уже велись многочисленные археологические работы, западную же часть страны изучили гораздо меньше. Поэтому я решил искать подходящее место в долине реки Хабур в Северо-Восточной Сирии, по большей части совершенно неизученной: за исключением нескольких непродолжительных исследований Телль-Хамиди Морисом Дюнаном
[57], только барон Макс фон Оппенгейм проводил здесь масштабные раскопки — на крупном городище Телль-Халаф в верховьях Хабура.
В то время я в основном интересовался доисторическими временами и знал, что здесь смогу расширить область изучения, но мне в не меньшей степени хотелось обнаружить письменные, исторические источники: клинописные тексты, найденные в этой части Сирии, можно тогда было сосчитать по пальцам одной руки. Возможность заполнить пустые страницы истории являлась для меня мощным стимулом — как тогда, так и на протяжении всей моей профессиональной жизни. Определяя область новой деятельности, я следовал мудрому совету своего друга Сидни Смита, смотрителя раздела египетских и ассирийских древностей, как он тогда назывался, в Британском музее. Одно время он сам занимал пост директора Отдела древностей Ирака в Багдаде и теперь горячо поддерживал раскопки и хотел помочь мне, молодому археологу, своему бывшему ученику. Сидни Смит был хорошим другом, но и враг из него получался знатный. Всем, кто имел с ним дело, приходилось вести себя осторожно. К счастью, мне удалось избежать ловушек, в которые попали многие из моих коллег.
Итак, нам с Агатой предстояло отправиться на разведку в Сирию в ноябре и декабре 1934 года — самые благоприятные месяцы для подобной работы. Из-за практически полного отсутствия растительности черепки на холмах были прекрасно различимы. Ближе к концу срока, правда, нас начал выживать дождь. Перед поездкой требовалось многое сделать и многое спланировать — и тут я снова благодарен Британской школе археологии Ирака за финансовую помощь и за поддержку моих проектов.
При подготовке к экспедиции нам пришлось продолжительное время провести в Бейруте. Мы поселились в маленькой скромной гостинице под названием Бассул с очаровательной террасой, откуда открывался вид на побережье. Гостям предлагались восточная еда и примитивный сервис. В качестве приглашения к столу официант гостиничной столовой стучал в дверь нашей спальни и показывал рукой себе в рот. Этим красноречивым жестом он давал нам понять, что еда готова.
Испытания, поджидавшие нас при подготовке к раскопкам, компенсировались обществом наших бейрутских друзей, в первую очередь Анри Сейрига
[58]. Будучи одновременно директором Института Франции и директором по охране памятников древности в Сирии, он, не жалея сил, помогал нам преодолевать всевозможные трудности, возникающие в процессе долгой и утомительной подготовки, неизменно предшествующей археологическим исследованиям и раскопкам. После этого первого сердечного сотрудничества Сейриг остался нашим другом на всю жизнь. Он и его жена радушно принимали нас в своей со вкусом обставленной квартире, где помимо прекрасной библиотеки имелась коллекция мобилей.
Сейриг обладал даром заводить друзей и пользовался большим уважением как высокообразованный человек. Он заслужил большой авторитет в области греческой нумизматики и превосходно разбирался в огромном разнообразии монет, имевших хождение при Александре Великом и в эллинистических государствах, на которые распалась потом его империя. Также Анри Сейриг по-настоящему глубоко разбирался в пальмирской религии и, работая над трудом, посвящённым мозаикам Пальмиры, познакомился с арамейским языком.
