План экспедиционного дома разработал наш архитектор Робин Макартни, и получилось превосходно. Дом состоял из кухни, тёмной комнаты и пяти жилых помещений: в центре находилась большая общая комната, и ещё по две комнаты располагались с каждой стороны. Вдоль одной стены мы решили построить галерею, а центральный холл венчал купол. Никто из нас не участвовал раньше в постройке купола и не знал толком, как это делается. Изначально мы планировали соорудить крупный купол сферической формы, но в конечном итоге сооружение напоминало скорее сахарную голову. Работа над ним обернулась настоящим мучением. В процессе постройки мы соорудили деревянное кружало — крайне тяжёлое и неуклюжее приспособление. Наши рабочие, не менее неуклюжие, умудрились эту конструкцию уронить. Усилиями нашего армянского плотника она рухнула на одного из рабочих-арабов и крепко его пришибла. В результате разразился нечеловеческий скандал между армянами и арабами. Армянский плотник чуть не удрал. Его пришлось ловить и возвращать силой, чтобы он закончил работу.
В процессе работы десять или двадцать тысяч сырцовых кирпичей, предназначенных для постройки, провалялись много дней под дождём. Что они успеют просохнуть, шансов почти не было, и мы сомневались, будет ли дом стоять в принципе. Несмотря ни на что, через десять дней после начала работ мы построили основную часть здания, а через четырнадцать — отделали. Кирпичи плотно склеились друг с другом, и получилась прочная монолитная конструкция, очень приятная на вид. Наш дом прекрасно смотрелся на фоне окружающего пейзажа, мы очень им гордились и страшно рассердились, когда шейх Ахмад окропил все четыре угла здания кровью свежезабитой овцы и испортил этим магическим ритуалом вид свежеотштукатуренной кирпичной кладки. Галерею мы доделывать не стали, она так и осталась открытым переходом, но её усиленные арки, опиравшиеся на центральную часть здания, смотрелись очень красиво. Думаю, что вся работа, включая установку мебели, обошлась нам не более чем в сто пятьдесят фунтов: сама мебель у нас уже имелась.
Нам приятно вспоминать этот дом. Он стоял прямо на зелёной траве, мы жили, словно в райском саду. От нас до самого Камышлы простиралась равнина, усыпанная дикими штокрозами. Растительности в тот год было много. К нашему столу из дома шейха каждый день доставляли вкусную овечью ряженку и лучшую простоквашу, которую мне доводилось пробовать в жизни.
Шейх, конечно, связывал с нашим жилищем множество надежд: мы обещали, что когда-нибудь дом перейдёт в его собственность. Так и случилось: когда через три или четыре года мы завершили работу в долине Хабура, это желанное здание создало ему репутацию, хотя я сомневаюсь, что он там жил. Мы предусмотрительно предупредили шейха, что долговечность дома напрямую зависит от того, штукатурят ли его регулярно и заботятся ли об исправности дренажной системы, и если за домом не следить и не ухаживать, купол может обрушиться и убить хозяина. Как я понял, этот предприимчивый человек решил выжать из ситуации максимум пользы и быстро продал дом и свою небольшую деревеньку какому-то другому землевладельцу. Таким образом, он получил за здание, не потратив на него в своё время ни копейки, солидную сумму и вдобавок, несомненно, сказал новому владельцу, что мы, возможно, ещё вернёмся и его тоже обогатим. Насколько мне известно, наш дом, некогда великолепное здание, очертаниями напоминающее храм, чудом продержался около двадцати лет, а потом умер естественной смертью.
Наш предприимчивый курдский шейх, как и армянские поселенцы в долине Хабура, являлся живым воплощением чрезвычайно древних связей с севером, и их лучшим примером, пожалуй, могут служить некоторые из найденных нами металлических артефактов. Во время нашего первого сезона мы совершили крайне любопытную находку в одной из могил в пятом слое, соответствующем пятому ниневийскому периоду. Мы нашли обломок эфеса железного кинжала, возможно, сделанного около 2900 года до н. э. Когда найденный фрагмент подвергли анализу, выяснилось, что он больше чем на 50 % состоит из оксида железа, что соответствует 35,95 % чистого железа. Образец не содержал никеля и поэтому вполне мог быть метеоритного происхождения.
Таким образом, наш образец стал самым важным аналогом находки, сделанной покойным доктором Франкфортом при раскопках Телль-Асмара в долине Диялы, притока Тигра. Доктор Франкфорт обнаружил обломок лезвия кинжала земного происхождения, сделанный не позже 2700 года до н. э. Железный фрагмент, найденный в Шагар-Базаре, свидетельствовал о древних связях с Арменией, и именно оттуда, возможно, происходили первые мастера, работавшие с железом. Фамилия «Демирджан», «сын железных дел мастера», и сейчас часто встречается в кузницах Алеппо, по крайней мере встречалась в то время, и я думаю, что армянские кузнецы занимались обработкой железа с незапамятных времён.
В захоронениях того же слоя, относящихся к пятому ниневийскому периоду, мы нашли красивую медную булавку небольшого размера, украшенную парой голубей, некоторое количество качественно сделанного оружия и продолговатую серебряную бусину со скошенными концами, очень похожую на бусины, найденные при раскопках царского кладбища в Уре.
Вспоминая находки нашего первого сезона, нельзя не упомянуть медную бусину исключительной чистоты, без малейшей примеси никеля, олова, цинка или серы, обнаруженную на большой глубине в слое, непосредственно следующем за самаррским периодом. Здесь, несомненно, мы стояли у самых истоков металлургии. Эта находка подтверждает значение обнаруженного в древних слоях Арпачии кусочка свинца и доказывает справедливость предположения, что некоторые изящные сосуды для хранения молока с заострёнными краями имитировали металл. В целом подобные находки неудивительны. Очевидно, халафские гончары понемногу начинали экспериментировать со своими печами для обжига, всё лучше могли управлять огнём и пробовали разные варианты пигментации. Они обнаружили, что если нанести на сосуд немного красного пигмента, то получится именно такой красный цвет, а если нанести большее количество пигмента и обжечь посильнее, сосуд станет чёрным. Кроме того, они заметили, что, если кремовую смесь глины с пигментом подвергнуть более длительному обжигу, она приобретёт абрикосовый оттенок, одну из самых привлекательных особенностей этой древней керамики. Поначалу сосуды отличались скорее многотональностью, чем многоцветностью, но постепенно мастера пришли к настоящей многоцветности. Всё это стало возможным благодаря древним экспериментам с обжигом керамики, что привело в конечном итоге к развитию металлургии. Скорее всего, это развитие приостановилось с приходом представителей последующей культуры, убейдских племён из Южной Вавилонии, которым пришлось заново осваивать основы мастерства, уже пройденные их предшественниками.
Наши представления о невероятном мастерстве халафских гончаров, предшественников убейдской эпохи, спустя более чем сорок лет после раскопок Шагар-Базара подтвердились в результате научного анализа керамики этого периода Хью Маккеррелом и Томасом Дэвидсоном. Эти учёные подвергли большое число керамических осколков нейтронной активации, а затем второй из них провёл исследования вади Дара, вблизи которого расположен Шагар-Базар, и проанализировал образцы глины, из которых была сделана посуда. Исследование показало, что состав глины и мелкого песка, содержащихся в виде взвеси в водах вади, за семь тысяч лет не изменился. В них до сих пор можно найти те же элементы, что и в старинных черепках — хром, железо, кобальт и так далее. Так удалось окончательно доказать, что тонкие глины, из которых сделана халафская посуда, происходили из русла местных вади. Предприимчивые шагар-базарские гончары добывали их именно здесь, а затем продавали свои товары в самые отдалённые районы. Глины вади Дара отличались высоким качеством. Эти выводы ещё раз подтвердились исследованиями других городищ, в частности городища Телль-Акаб на том же вади, где обнаружился десятиметровый слой халафского периода. Таким образом, последние научные эксперименты утвердили халафских гончаров в звании искусных ремесленников.
