Мне не терпелось принять участие в войне, но мы были так слабо подготовлены, что с моими навыками меня не брали ни на какую службу, и меньше всего им был нужен востоковед. В 1940 году я получил несколько смешное утешение: мне выпало служить в бриксгемском отряде самообороны.
У нас было так мало оружия, что на первых порах на десять человек приходилось не больше чем по две винтовки, да я и сомневаюсь, что они могли бы нам помочь в случае вражеского вторжения: одного из наших дозорных нашли мертвецки пьяным посреди дороги возле сторожки. Когда зазвучал сигнал к полной боеготовности и одному из наших местных фермеров приказали занять позицию для обороны, он воскликнул: «Не волнуйся, дорогой, мне надо сначала подоить корову».
В начале 1940 года я наконец-то нашёл возможность принять более активное участие в событиях. Минувшим летом Эрзинджан, город в восточной части Турции, был практически полностью уничтожен землетрясением, и те его жители, кому удалось выжить, остались под открытым небом и в страшной нищете. Руководствуясь гуманистическими и политическими соображениями, наша страна решила прийти на помощь. Британцам было важно заручиться поддержкой Турции, так как мы полностью зависели от их поставок хрома, необходимого компонента стали — в то время его больше негде было взять. Обычными же гражданами двигало искреннее сострадание к людям, попавшим в беду и взывавшим о помощи.
Случилось так, что профессор Гарстанг, один из моих друзей-археологов, знал, что и я мог бы отозваться на этот призыв. Профессор давно был известен своим интересом к Турции. В частности, именно он основал Британский институт археологии в Анкаре. Гарстанг незамедлительно приступил к созданию Англо-турецкого комитета помощи совместно с группой могущественных меценатов, среди которых лорд Ллойд Долобранский был президентом, а сэр Джордж Клерк, бывший посол Великобритании в Анкаре, — председателем. Меня пригласили на должность почётного секретаря, и я с готовностью согласился, хотя не имел ни малейшего представления, во что именно я ввязываюсь.
Гарстанг обладал особым чутьём, помогавшим ему находить источники помощи с большим потенциалом, но не мог предвидеть, что впереди ждёт море проблем, грозящее накрыть его с головой. Он сразу проявил находчивость и попробовал занять для секретариата небольшое подсобное помещение в здании Королевского института на Албермарль-стрит, но закончилось всё тем, что мы чувствительно потеснили эту незадачливую организацию, и секретариат разместился в большой комнате на первом этаже.
Вскоре после того, как я занял должность секретаря, лорд Ллойд попросил меня подготовить набросок обращения к гражданам, призывавшего их жертвовать деньги и вещи. Мы нарисовали мрачную картину страданий турецкого народа в разгар зимы и вставили в текст отрывок из письма, полученного от одной бедной женщины из трущоб: «У меня всего два пальто. Одно я посылаю вам». Отклик на наш призыв можно назвать фантастическим. Центральный почтамт совершенно завалили посылками, их приходилось складывать на улице, потому что внутри они уже не помещались.
С Англо-турецким комитетом помощи связано много забавных эпизодов. В некоторых фигурировал наш сотрудник, ответственный за связи с общественностью, спортивный обозреватель и известный журналист. Он поведал публике о волках, завывающих в сельской местности Турции, и по спинам неискушённых слушателей прошёл холодок. В начале нашей деятельности лорд Ллойд решил устроить большой приём в официальной резиденции и пригласить полдюжины послов. Он предупредил меня, что мероприятие непременно должно пройти на уровне.
В те дни можно было запросто наполнить автобус бедствующими джентльменами, одетыми в сюртуки, и при необходимости увеличить аудиторию любого мероприятия по цене в один фунт за голову. Мы так и поступили, а наш журналист Уэнтворт-Дэй вызвался набрать привлекательных дам для продажи программок. Он справился с этой задачей, призвав на помощь компанию женщин лёгкого поведения с Лестер-сквер. Эсме Николс, на чью находчивость всегда можно было положиться, поспешно проводила дам на задние ряды.
Приём прошёл с невиданным успехом, и я помню, что Невилл Хендерсон, наш посол в Берлине, сказал тогда: «Только глупец возьмётся предсказывать, но я осмелюсь предположить, что война продлится не больше шести месяцев». Несмотря на это пророчество или, возможно, благодаря ему, деятельность Англо-турецкого комитета началась с блестящего старта, и нам удалось собрать огромную сумму пожертвований в деньгах, натурой и в виде услуг.
В конце года наш фонд закрылся, но я думаю, что лорд Ллойд оценил мои усилия. Во время нашей последней встречи он предложил мне свою помощь во всём, что я пожелаю. «Только скажите, что вам нужно, — заверил он меня, — и вы это получите». Я ответил, что единственное моё желание — устроиться в военно-воздушные силы. Лорд очень удивился и спросил, зачем мне это нужно. Я сказал, что авиация — самый прогрессивный и поэтому самый привлекательный род войск. Мой отец родился в Австрии, был, по сути, иностранцем, поэтому мне было непросто туда попасть, но для влиятельного члена кабинета министров не было ничего невозможного. Лорд Ллойд выполнил своё обещание: не прошло и недели, как я был зачислен в службу разведки Королевских военно-воздушных сил.
Через неделю после этого Ллойд скончался от гриппа, перешедшего в двустороннее воспаление лёгких. Я с теплом вспоминаю последнего из наших великих проконсулов.
В ВВС меня ожидал совершенно другой коллега — майор авиации, а позже профессор, С. К. Р. Глэнвиль, которому было суждено стать ректором Королевского колледжа в Кембридже. Он был талантливым и, наверное, самым обаятельным человеком из всех моих знакомых. Глэнвиль, или Стивен, как я буду его называть, был моим давним другом ещё с 1925 года, когда он поступил на работу в Отдел египетских древностей Британского музея.
Теперь Стивен имел звание майора авиации и служил в подразделении министерства ВВС, которое получило известность как Управление по союзническим и иностранным связям. Будучи моим старым другом, Стивен знал, что мы близки по духу, и полагал, что мой опыт работы за границей поможет ему в нелёгком деле общения с союзническими военно-воздушными силами. Нам предстояло преодолеть множество препятствий из-за отчаянной нехватки оборудования в Королевских ВВС, да и многие офицеры регулярной армии категорически не хотели снабжать им иностранцев, полагая, что иностранцы не понимают и, соответственно, не ценят наших методов лётной подготовки, поэтому ими трудно управлять. Вскоре, однако, чехи согласились, что их эскадрилья должна войти в состав Королевских ВВС, и без промедления с нами объединились. Увы, даже после этого нам было трудно обеспечить их оборудованием. К счастью, мы обнаружили лаконичный документ, написанный премьер-министром. Он гласил: «Дайте чехам то, что они хотят». Мы стали ссылаться на этот документ в случае жестокой необходимости, и эффект был мгновенный.
Моей обязанностью было представление министерства ВВС в комитете лорда Хэнки, занимавшимся координацией поставок оборудования для всех трёх родов войск наших союзников. Армия и флот присылали на эти собрания офицеров старшего командного состава, генералов и адмиралов, но необщительным военно-воздушным силам было достаточно, чтобы их представлял офицер более низкого звания, и сделать это предстояло Глэнвилю, который тогда был всего лишь майором авиации. Как только я появился в министерстве ВВС, он перепоручил мне эту задачу, и я пришёл в ужас от мысли, что мне придётся предстать перед столь высокопоставленным обществом. Лорд Хэнки восседал во главе длинного стола в окружении всех мыслимых экспертов, гражданских и военных, а на другом конце сидел я, офицер ВВС самого низшего из существующих званий.
