В прибрежных районах итальянцы устраивали фермы двух видов. Одни были в частной собственности у опытных итальянских фермеров, другими занималось государство. На государственных фермах — они назывались «энте»
[72] — дела шли хуже. Некоторые «энте», небольшие земельные участки, Муссолини передавал разным отбросам общества, которых хотел выслать из Италии. Многие подобные хозяйства быстро обанкротились и были оставлены хозяевами, а пустующие дома и заброшенные поля остались напоминанием о несработавшей схеме.
Среди достижений итальянского правительства — установление правовой системы, основанной на итальянском своде законов. Дела рассматривали итальянские судьи. Суды работали честно, но, судя по всему, не было сделано ни одной попытки как-то объединить свод законов, полностью основанный на римском праве, с привычным для страны африканским племенным кодексом, или хотя бы найти компромисс между двумя системами. С другой стороны, основное, за что критикуют итальянскую власть, — это то, что за тридцать лет режима не было сделано ничего, чтобы привлечь к управлению коренных жителей.
Большой заслугой итальянцев я считаю то, с каким вниманием и заботой они отнеслись к поддержанию древних городов и исторических памятников, в первую очередь Лептиса, Триполи и Сабраты. Также они произвели несколько важных раскопок, положивших начало интенсивной исследовательской работе в этих местах. И в заключение стоит отметить тонкий художественный вкус, с которым были оформлены памятники Лептиса и Сабраты, — с искусным использованием возможностей ландшафта.
Последним и далеко не самым лёгким заданием, которое я получил, прежде чем срок моей службы в Триполи подошёл к концу, было провести полную ревизию зарплат арабских и берберских чиновников, в том числе служащих судов и кади. Я справился с этой работой меньше чем за три месяца. Мне помогал молодой офицер финансовой службы, которого, если я правильно запомнил, звали Падфут. Падфут был человеком здравомыслящим и прекрасно умел обращаться с цифрами. Моей задачей было проследить за справедливым присуждением премий, учетом мнения старших офицеров в провинциях, чтобы люди, занимающие те или иные посты, пользовались должным уважением и чтобы все изменения зарплат основывались на честных и мотивированных подсчётах. Госслужащим уже давно следовало поднять зарплаты, и если бы правительство не осознало, что меры нужно принять срочно, могли бы начаться проблемы, и причем серьёзные. Теперь же мятежей удалось избежать: сознание, что начинают проводиться реформы, заставило потенциальных бунтовщиков замолчать. Собирая необходимые сведения, мы объехали несколько провинций, и мой опыт службы за пределами Триполи очень пригодился.
Хоть мы и принимали во внимание общественное мнение, пересматривая систему зарплат в стране, все госслужащие были оценены согласно занимаемой должности, в каком бы населённом пункте они ни работали, без поправки на высокую стоимость жизни в более крупных городах. При подсчётах нужно было учесть множество факторов, но мы справились с задачей, к общему удовлетворению, просто немного подняв всем жалование. Сегодня такая прибавка вызвала бы только возмущение, но в те годы арабские служащие приняли её с искренней благодарностью.
Во время недолгой службы старшим офицером по связям с гражданской администрацией и населением в Сук-Альджуме мне удалось поучаствовать в разгоне действа, которое должно было обернуться массовым походом на Триполи. Раньше, чем подстрекатели успели организовать шествие, нам с небольшой помощью полиции удалось разогнать начавшую собираться толпу, причём без единого ареста.
Также во время службы в Сук-Альджуме мне посчастливилось спасти Триполи от еще более серьёзной опасности. Мне доложили, что в одном из домов человек заболел чумой, и я безотлагательно пошёл разбираться. Дом оказался большой и невероятно грязной постройкой из сырцового кирпича. Чтобы предотвратить распространение заразы, всё здание вместе с мебелью и постелью следовало сжечь, а обитателей на какое-то время изолировать. Этот метод может показаться слишком радикальным, но зато больше уже никто не заболел чумой, а это вполне могло случиться, если бы мы медлили. Зараза может быстро распространиться в крупном торговом городе, в центре которого каждую пятницу собираются тысячи человек.
Наконец мне пришла пора отправляться домой после трёх лет службы в дальних странах. Я очень устал и с нетерпением ждал дня отъезда.
Я улетал из аэропорта «Кастел-Бенито». Моё комфортное отправление из Триполитании разительно отличалось от неприятного прибытия — я въезжал сюда через огромный транзитный лагерь в Киренаике, где даже не было питьевой воды. Мы приземлились на Сицилии. Нас встретил разорённый, обветшалый и потрёпанный Палермо. Многие храмы пострадали в результате беспорядочных американских бомбёжек. Мы были в форме Королевских ВВС Великобритании, и наше появление ни у кого не вызвало энтузиазма. Затем мы полетели в Англию и сели в Суиндоне. Стоял весёлый месяц май, и первым, что я увидел, выйдя из самолёта, были высокие конские каштаны, радостно поднявшие к небу свечи своих соцветий, чтобы приветствовать вернувшегося домой солдата. Небо наконец-то было скрыто облаками. Как же я соскучился по облакам под вечно синими небесами Ливии! Это было совершенно незабываемое возвращение домой. Оно напомнило мне одно стихотворение Гейне, которое часто приходит мне на ум в это время года:
Чудесным светлым майским днём,
Когда весь мир в цветенье, —
В душе моей раскрылась
Любовь в одно мгновенье…
[73]
Шатаясь под весом вещевого мешка, с помощью доброго попутчика я добрался до квартиры на Лон-роуд, в Хемпстеде, которую мы сняли в начале войны. Чудесным образом там оказалась Агата. Она не ждала меня, но как раз за несколько минут до моего прихода вернулась из Уэльса, где гостила у Розалинды. Так мы встретились вновь после долгой и тяжкой разлуки. Думаю, Агате выпала более трудная военная служба, чем мне: она работала фармацевтом в больнице Университетского колледжа в Лондоне, и не раз ей приходилось пробираться по городу среди планирующих авиабомб. Как бы то ни было, Бог был милостив к нам обоим, и нам довелось испытать ни с чем не сравнимую радость воссоединения.
О последних шести месяцах военной службы, прошедших до моей демобилизации в 1945 году, рассказывать почти нечего. Оставшееся время я служил в Министерстве ВВС под началом коммодора авиации, который показался мне достаточно неприятным человеком. Его ум и такт, как мне казалось, сильно отставали от его храбрости. Со мной работали несколько очаровательных представительниц Женской вспомогательной службы ВВС, в частности, офицер лётно-подъёмного состава Элисон Уолтерс, которую, к сожалению, я потом потерял из виду, и офицер административно-хозяйственной службы, которая, получив от коммодора авиации приказ выдать прославленному иностранному офицеру несколько сотен талонов на одежду, решительно, к её чести, отказалась повиноваться. Офицер самого низкого из возможных рангов, она не испугалась ярости могущественного коммодора.
