Семинары, как и занятия со студентом один на один, гораздо эффективнее лекций. Выступая перед небольшой аудиторией, я разрешал студентам в любой момент перебивать меня вопросами, но иногда мне казалось, что этот либеральный подход себя не оправдывает. Случалось, что какой-нибудь въедливый слушатель перехватывал инициативу и терзал аудиторию вместо меня. Однажды мне пришлось уточнить у говорливого комментатора, кто именно сейчас читает лекцию, и предложить ему занять моё место на кафедре. Подобные шутки всегда веселят слушателей, а я твёрдо верю, что скучное преподавание — это непростительный грех. Ещё я понял, как важно иногда проверять, все ли следят за моей мыслью. Случается, что вежливость или робость мешают студентам сказать, что им что-то неясно в словах преподавателя. Я как-то читал в романе «Sagittarius Rising», что раньше многие китайские студенты-лётчики разбивались насмерть, потому что вежливость не позволяла им сказать, что они не поняли объяснений учителя. Так я обнаружил, что один студент из Ирака каждый раз, когда я говорю об уровне грунтовых вод, считает, что речь идёт о какой-то специальной водной мебели. Безусловно, это был мой недосмотр. Наверное, сейчас, когда общество так чувствительно к дискриминации по половому признаку, мои слова могут показаться некорректными, но у меня иногда складывалось впечатление, что я могу добиться толка от студентки, только если сначала доведу её до слёз — метод неприятный как для студента, так и для преподавателя, но крайне действенный. Как бы то ни было, я никогда не жалел о времени, потраченном на работу со студентами. Помогая им справиться с трудностями, я становился мудрее, а в общении с ними всегда находил радость. Лет до семидесяти, пока я был в добром здравии, я считал своим долгом непременно отвечать на все письма с вопросами по археологии и, опять же, никогда не жалел потраченного времени.
Моим ближайшим товарищем в институте была моя помощница Рэчел Максвелл-Хайслоп. Она прекрасно справлялась с ролью посредника между мной и лабораториями. С лабораториями она всегда поддерживала тесную связь и получала там огромные объёмы научной информации. Рэчел стала признанным авторитетом в области археологической металлургии и распространения металла в Древнем мире. Она написала множество ценных научных статей, её труд, посвященный ювелирным изделиям Древнего Востока, был встречен бурей оваций, и она стала настоящим кладезем сведений о древних методах металлургического производства.
Ещё двое коллег по институту занимают важное место в моих воспоминаниях. Один из них — сэр Мортимер Уилер
[83], чья первая жена Тесса, человек исключительной энергии, имеет прямое отношение к основанию Института. Другой — Мортимер Уилер, или Рик, так называли его многочисленные друзья, был во всех смыслах человек-памятник. Этот верзила подобно до предела раскрученному двигателю нёсся сквозь жизнь, дыша огнём — порой губительным, испепеляющим противников, но иногда очистительным, способным заживлять и возвращать к жизни. Он был наделён тем же даром, что и мой первый учитель, Леонард Вулли: всё, чего он ни касался, немедленно оживало, будь то Институт археологии, Британская академия или Мохенджо-Даро.
В Комитете не было более ценного человека, чем Мортимер Уилер, а лучше всего он выступал в роли секретаря Британской академии, организации, которую сам перестроил и видоизменил. В его манере всегда была некоторая театральность. Он был рождён, чтобы царить на сцене и приковывать к себе внимание зрителей. В кресле президента Общества древностей он выглядел как король Лир и подавлял всех своим присутствием. В Британской академии Уилер пользовался неограниченными полномочиями и всегда был в ударе: он точно знал, чего хочет, быстро принимал решения и шёл напролом, не утруждая себя вежливостью. Когда дискуссия заходила в тупик, он всегда был готов разрубить гордиев узел разногласий своим авторитетным суждением. Артист удивительным образом сочетался в нём с практичным дельцом. Как артист, он был в своё время одной из известнейших фигур телевизионного мира. Многие помнят, с каким блеском выступал он в программе «Животные, растения, минералы», созданной импресарио Глином Дэниелом. Из сказанного выше очевидно, что Уилер нравился не всем. Некоторые и вовсе считали его невыносимым. Он был безжалостен к глупости и, всегда готовый сыграть на человеческих слабостях, редко ошибался в своих суждениях, хотя и был падок на лесть.
Как археолог Уилер в первую очередь знаменит тем, что стал основоположником нового метода раскопок. В основе его метода лежала убеждённость, что для успешного проведения раскопок необходимо чётко представлять себе стратиграфию
[84] и уметь открыть и описать последовательность слой за слоем. Здесь Уилер во многом основывался на работах Питта Риверса, но именно его инструкции стали соблюдаться по всему миру, а он получил международное признание. Уилер был прекрасным организатором. Проработав какое-то время в Индии на посту генерального директора Археологического управления, он полностью восстановил управление и наладил его эффективную работу. В Дели Мортимер основал Школу археологии, которая работала, основываясь на его методе. Благодаря огромному личному обаянию Уилер скоро завоевал преданность своих индийских подчинённых, несмотря на то что отличался властным характером и не терпел возражений. Также ему удалось довольно быстро заслужить доверие Неру. Уилер копал во многих местах, но, наверное, в первую очередь с его именем ассоциируется крепость «Мейден Касл» и небольшие раскопки в Арикамеду, где ему удалось найти следы торговли с Римом. Прежде всего, Уилер был, несомненно, очень одарённым человеком, но за склонность к саморекламе и показушничеству некоторые называли его «старым шарлатаном». Он всегда с готовностью помогал молодым учёным, пытающимся пробиться в жизни. По натуре Уилер был донжуаном, и женщины совершенно теряли от него голову. Иногда он вёл себя абсолютно невыносимо, но с ним было весело, и многие влюблялись в него, несмотря на его невнимательность и грубость. Это был крайне амбициозный человек, нетерпимый, в нём не было ни капли снисходительности к человеческим недостаткам. Он мог публично разнести лучшего друга в пух и прах за несоответствие какому-нибудь стандарту, который сам же и выдумал. Я помню довольно жестокое письмо, которое он написал в «Таймс» после смерти своего близкого друга Яна Ричмонда. Ян не успел при жизни опубликовать все результаты своих раскопок, и Уилер публично осудил его за это, в частности, потому, что Ян — к своей чести — так много времени потратил на «маленьких людей» и на бесплатные лекции в разных скромных организациях. Сам Уилер в жизни не стал бы делать ничего подобного. Конечно, кто я такой, чтобы критиковать гиганта Рика, но даже мы, скромные карлики, должны иметь возможность высказаться. Я горд, что мне довелось работать в Институте археологии рядом с таким колоссом.
