Ашшур, древняя религиозная столица, где хоронили ассирийских царей, был тщательно исследован немецкими археологами в период с 1903 по 1912 год и блестяще описан Вальтером Андра
[88], с которым мне повезло познакомиться, когда он навещал Леонарда Вулли в Уре. В какой-то момент в отношениях между учёными наступил разлад, потому что немецкие археологи усомнились в дате постройки шумерских жилищ, которую совершенно правильно определил Вулли. Примирение наступило, когда Андра торжественно извинился перед Вулли и в знак примирения церемонно преподнёс ему огромную гроздь бананов на вершине урского зиккурата. В то время карьера Андра уже клонилась к закату, но он дополнил свою работу с Колдевеем в Вавилоне не менее выдающимися достижениями в Ашшуре. Теперь нам известно, что этот священный город также являлся важным перевалочным пунктом для торговли металлом, особенно в районе 2000 года до н. э., когда ассирийская колония купцов из Кюль-Тепе в Каппадокии в больших количествах меняла на медь ткани и олово, доставляемое из Ирана. Сегодня мы имеем полное представление о том, какую огромную роль играл Ашшур в истории Западной Азии.
Так я пришёл к выводу, что самым перспективным теллем в Ассирии является Нимруд, хотя в пользу других городищ говорили важные доводы.
Для многих путешественников нет более романтичного места, чем Нимруд. Сорок лет назад бородатые головы охранных каменных статуй ламмасу — полулюдей, полузверей — торчали здесь из земли у ворот древних дворцов: верные слуги охраняли покой могучих воинов и жрецов, царей Ассирии. Таким я впервые увидел Нимруд в 1926 году после своего первого сезона в Уре халдеев среди голых степей Южной Вавилонии и понял тогда, что стою перед археологическим раем, куда, возможно, мне выпадет честь попасть когда-нибудь в будущем, когда закончится срок моего ученичества. С тех пор я не расставался с этим намерением, лелеял его долгие годы, проезжая раз за разом по старой царской дороге, которая в эпоху Ахеменидов вела из Суз в Сарды, дороге, окружённой древними теллями на всём участке от Киркука до Эрбиля и Мосула.
Наконец мне представилась возможность устроить масштабные раскопки. Должность в Институте археологии давала мне право более трёх месяцев в году работать за границей. Когда в 1947 году я решил вернуться в Багдад, у меня было достаточно времени для принятия решения, что можно сделать с деньгами, накопленными Британской школой археологии в Ираке за время войны — речь шла о двух тысячах фунтов.
Два года спустя, в 1949 году, я сидел в кабинете генерального директора Службы древностей доктора Наджи эль Азиля, который в то время спонсировал крупные доисторические раскопки в Эриду, проводимые Фуад Сафаром и Сетоном Ллойдом (они блестяще справились с этой достойной задачей). Наджи эль Азиль сказал мне: «Я только что разрешил Чикагскому университету возобновить раскопки в Ниппуре, вас может заинтересовать эта новость». «Это действительно интересно, — ответил я, хватаясь за эту возможность, — потому что как раз собирался просить у вашей службы разрешения на раскопки Нимруда. Моим соотечественникам там всегда сопутствовала удача». Я выбрал правильное время для своей просьбы: как раз исполнилось сто лет со дня начала в том же месте раскопок Лейардом.
Вскоре, благодаря поддержке директора, Служба древностей Ирака согласилась удовлетворить мою просьбу, и никому из нас не пришлось пожалеть об этом удачном соглашении.
Глава 17. Нимруд: акрополь
Во всей Ассирии нет более красивого холма, чем Нимруд: этот уединённый уголок до сих пор не затронут современным строительством. Его величественный акрополь, охватывающий площадь около 65 акров, покрыт дёрном, любимым лакомством овец. Телль и его зиккурат возвышаются над окружающей равниной и грозными водами стремительного Тигра, струящегося между крутых берегов примерно в двух милях к западу. С вершины зиккурата виден однообразный холмистый северный пейзаж и на расстоянии четырёх миль — старый мусульманский город Саламия, рядом с которым есть очень удобный брод. С южной стороны на семь миль до самых верховьев Заба простирается плодородная равнина, где стоит высокий Телль-Кашаф. Когда-то здесь была могучая крепость, древний бастион самого Нимруда. На востоке видны Джебель-Маклуб и далёкие Загросские горы на территории Ирана. В сиреневатом свете, обычном для этих мест, можно различить их высокие вершины.
В хорошие годы эти места становятся отличным пастбищем. Во времена Лейарда спины пасущихся здесь овец краснели от лютиков — сегодня это редкое зрелище. Жарким летом равнины пустеют, но остаются достаточно привлекательными для газелей. До того как браконьеры, охотящиеся на этих животных на автомобилях, практически довели их до исчезновения, их живописные стада часто попадались на пути от Мосула.
Ранней весной 1949 года сотрудник Службы древностей Ирака доктор Махмуд эль Амин поехал со мной в Мосул, чтобы начать подготовку к раскопкам и найти для нас жильё в самой деревне Нимруд. Только что прошли проливные дожди, и у самого зиккурата наша машина прочно засела в грязи. Неустрашимый и неизменно оптимистичный Махмуд сказал, что готов идти дальше, и как пара неповоротливых бегемотов, в грязи по грудь, мы отправились прокладывать свой вязкий путь к дому шейха, Абдуллы Наджейфи, не самого выдающегося представителя когда-то богатого и образованного рода землевладельцев, но абсолютно порядочного и уважаемого человека, не вылезавшего, правда, из долгов. Нам очень повезло, что он оказался нашим шейхом. Хоть он и был несколько подозрителен, как свойственно крестьянам, но зато отличался гостеприимством и дружелюбием и был готов помогать нам по мере сил, что и продемонстрировал, выставив на стол дюжину бутылок виски, приобретённых в кредит на базаре в Мосуле, чтобы принять нас как следует.
Когда мы с Махмудом, пробарахтавшись полтора часа в грязи, наконец достигли дома шейха, он приказал слуге омыть нам ноги тёплой водой. За этим последовал прекрасный массаж, достойный турецких бань, которые работали когда-то на Джермин-стрит.
Наш визит удался во всех отношениях. Мы договорились не только о нашем собственном проживании, но и о размещении двух десятков шеркати, квалифицированных рабочих из Ашшура: их было решено поселить в двух больших комнатах за пределами хана, принадлежавшего шейху. А главное, благодаря дяде шейха, Мохаммеду Наджейфи, я узнал, сколько следует платить самым непритязательным, но самым многочисленным рабочим на раскопе — корзинщикам. Старик как раз нашёл исполнителей для похожей работы и на моих глазах дал каждому из двух крестьян по сто пятьдесят филсов. Сто пятьдесят филсов примерно соответствовали трём шиллингам, или пятнадцати новым пенсам. Эта сумма ровно в три раза превышала дневную зарплату, которую получали около двадцати лет назад наши рабочие в Ниневии. Можно получить представление о темпах инфляции, если вспомнить, что веком ранее, в 1849 году, Лейард платил рабочим по одному пиастру, то есть по два с половиной старых пенса в день. С тех пор зарплата рабочего выросла больше чем в четырнадцать раз.
