Шейх Дауд был спокоен до ужаса,
Хоть и явно был болен,
Утверждал: всем доволен.
Он сидел и сидел —
И вдруг… пожелтел!
Налетели врачи
И как стали лечить!
Взяли антибиотики
И другие наркотики;
Утверждают, что справятся:
Не умрет, так поправится!
Протирали его салфетками,
Накормили его таблетками,
Предложили ему слабительного —
И теперь ему плохо ДЕЙСТВИТЕЛЬНО!
Другим Дэвидом был Дэвид Стронах. Он был совсем зелёным юнцом, когда появился в Нимруде во время крайне урожайного сезона, в 1957 году. Он помогал извлекать на свет уникальное собрание спинок от стульев, найденное в покое форта Салмансара, а также занимался медными булавками, о которых потом со знанием дела писал. Дэвид, душа компании, скромный, располагающий и энергичный, вскоре после отъезда из Нимруда был назначен — в исключительно молодом возрасте — директором только что основанного Британского института Персидских исследований в Тегеране, и его личное обаяние сослужило ему хорошую службу на этой должности. Талант Дэвида по части связей с общественностью был очень полезен при запуске института. Позже он безупречно провёл целый ряд раскопок, в частности, в Пасаргадах, основанных Киром Великим, и в мидийском городище Нуш-и-Джан. Приятно вспоминать, сколько археологов, получивших свой первый полевой опыт в Нимруде, сделали потом достойную карьеру в других местах. Двое, Дэвид Стронах и Невилл Читтик, возглавили институты востоковедения, пятеро получили профессорские посты.
Примерно в одно время с Дэвидом Стронахом с нами работал ещё один выпускник Кембриджа, Николас Киндерсли. Николас не обладал глубокими научными познаниями, но в экспедиции его очень ценили: он был мастером на все руки и отлично разбирался в автомобилях. Сейчас Николас руководит успешным отелем в Ирландии, и мне жаль, что он покинул науку. Вот ода, в которой Агата увековечила его страсть к меренгам:
— Расскажи-ка, повар наш:
Что на ужин ты нам дашь?
— Отбивных нажарю вам,
На десерт безе подам.
Только Барбаре ни-ни —
Ей нельзя такой стряпни.
Что до Ника — для него
Есть по дюжине всего!
Другим незабываемым персонажем была Марджори Говард, которую к нам направил Институт археологии (тогда он находился в Риджентс-парке). В экспедиции Марджори закачивала поливинилтолуол и другие химические соединения в наши изделия из слоновой кости. У неё был немалый художественный талант. Марджори пришлось нелегко, когда за ней стали ухаживать сразу двое коллег. Она была самой непонятной из всех знакомых мне женщин. Марджори очень любила свою собаку и на время своего отъезда из Англии наняла какого-то свидетеля Иеговы, чтобы тот заботился об её отце и об этой собаке, но переживала она только за собаку. Для нас загадка, как ей удалось добраться до дома, потому что женщина решительно отказалась заниматься такой чепухой, как получение виз. Все чиновники уступали ей от безысходности.
Послушайте! Нет, даже так:
Внемлите сей же час!
И пусть поливинил бежит
Ручьем из ваших глаз!
«Три с половиною вьюка»,
Сказал сэр Мортимер,
Покажут скоро по ТВ,
Не будь он сэр и пэр!
Важное место среди экспедиционных персонажей занимает наш сторож Хамад. Он работал у нас много лет и так разбогател, что пришлось его рассчитать. Как только мы прибыли в Нимруд, этот предприимчивый человек тут же отправился устраиваться к нам на работу, предстал перед нами с полным патронташем поперёк груди и с винтовкой в руке, и мы немедленно его наняли. Хамад был наглым и агрессивным, сущим наказанием и поэтому идеально годился на эту должность. Он держал свирепого пса, который бросался на всех и вся, особенно доставалось нашему эпиграфисту С. Дж. Гэдду, когда он среди ночи направлялся к крепостной стене, где был устроен туалет. Однажды нам собрался нанести визит министр образования Халил Кенна в сопровождении большой группы государственных чиновников, и мы испугались, что пёс Хамада может укусить Его превосходительство за ногу или, как говорят арабы, отведать его мяса, и тогда, естественно, у нас будут крупные неприятности. Я заявил Хамаду: «Сколько мяса твоя собака откусит с икр Его превосходительства, ровно столько же я отрежу от тебя». И это сработало.
Было непросто убедить профессора С. Дж. Гэдда, автора книги «Камни Ассирии», отправиться с нами в Нимруд, о котором он столько писал, но в конце концов профессор поддался на уговоры и с большим удовольствием провёл время на открытом воздухе и смог отдохнуть от обязанностей смотрителя Отдела восточноазиатских древностей Британского музея. Сирил Гэдд прекрасно себя чувствовал в экспедиции, но жестоко страдал от нашей жирной пищи и мечтал о старом добром хлебном пудинге, который здесь было невозможно достать. Он до сих пор стоит у меня перед глазами, одетый в поношенную форму почтальона, которую носил ещё в войну, когда служил истопником в Британском музее. В этом облачении он, преисполненный тревогой, занимался импровизированной печью для обжига клинописных табличек, ловко сооруженной нашими архитекторами. Печь нам очень пригодилась. Тогда, в 1952 году, мы обнаружили не только обширный архив, хранившийся в северо-западном дворце, но и чудесные сокровища, спрятанные на дне колодцев. Гэдд же был таким скрытным и пессимистичным, что его лондонские коллеги даже не заподозрили, что мы нашли нечто экстраординарное. Об этом Агата сочинила такое стихотворение.
Сказание о смотрителе, об архитекторе и о младом эпиграфисте (в соавторстве с Льюисом Кэрроллом
[96])
Смотритель с архитектором
Склонясь над кирпичом,
Всё рассуждали, что к чему,
И сколько, и почём,
И как сложить, и как нагреть,
И что вообще потом.
Дул ветел с шумом по степи
И пыль с собою нёс,
Их копоть на стенах трубы
Расстроила до слёз.
Не дует север никогда!
Плевал он на прогноз.
Снеся под ноль, сложили печь
Они наоборот,
И с рёвом языки огня
Взлетели в дымоход.
Сказал Хранитель: в этот раз,
Я думаю, сойдёт.
Хранитель молвил:
О, друзья! Спешите. Пробил час.
Все по горшкам и марш в огонь,
Пока он не погас.
Горят дрова, краснеет печь,
И ждём мы только вас.
Таблички вскрикнули: в огонь?
Постой, не горячись!
Внутри мы мягкие, хотя
На вид как кирпичи,
И от жары наверняка
Скукожимся в печи.
Но пятьдесят табличек в ряд
Отправились в песок,
И в адский пламень за горшком
Последовал горшок
(А странно: мистер Гэдд на вид
Не так уж был жесток).
«Покончим с мягкотелостью!» —
Скажу за Ильичом:
Готовы? Что ж, давайте вас
Скорее запечём
(Но ваше мнение сейчас,
Вообще-то, ни при чём).
С утра младой эпиграфист,
Поднялся в ранний час,
Сломал он дверь и разобрал
Табличек весь запас,
Держа намоченный платок
У покрасневших глаз.
А мистер Гэдд, одетый в шлем,
Пустился всех ругать,
Его узнать бы не смогла
Тогда родная мать —
И наконец мы древний текст
Сумели прочитать!
Автором печи для обжига, с которой работал Гэдд, был наш добрый и славный шотландский архитектор Джон Рид, впоследствии занимавшийся реставрацией древних шотландских зданий. Ему Агата посвятила такую оду.
