Меня связывали долгосрочные тесные отношения ещё с одним отделом Британского музея, а именно с Научно-исследовательскими лабораториями, основанными покойным доктором Александром Скоттом, членом Королевского общества, около 1922 года. Три года спустя я начал ездить в Ур и стал в лабораториях частым гостем. Наша экспедиция снабжала их огромным количеством материалов, это было одно из первых крупных заданий, за которые взялся новый отдел. Я часто видел, как старик Скотт в полном восторге бродит по лаборатории и раздаёт рекомендации, как обращаться с неподатливыми металлами и хрупкими древними веществами всех видов. В этом деле ему весьма помогал доктор Г. Л. Плендерлейт, снискавший себе на этой ниве имя и славу. И завершал список сотрудников невероятно ленивый старик по имени Падгэм. Он обладал большим практическим опытом, но не спешил делиться знаниями. Я со всей осторожностью наблюдал издалека за его работой, и он, сам о том не подозревая, многому меня научил, в отличие от молодого Л. Х. Белла, очень проворного и ловкого юноши. Мы вместе выросли в стенах лабораторий и остались друзьями навсегда. Все нимрудские находки, за исключением великих раритетов вроде панелей из золота и слоновой кости, которые сначала посмотрел Плендерлейт, отправились в Институт археологии, и моё тесное сотрудничество с Научно-исследовательскими лабораториями прекратилось.
Перед тем как распрощаться с лабораториями, расскажу об одном эпизоде, который чуть не стал последним как в их, так и в моей карьере. Стоял жаркий летний день. Вулли уехал читать лекции в США, а я пытался подготовить находки из царского кладбища в Уре к специализированной выставке. На цокольном этаже здания, покрытом стеклянной крышей, я пережил ужасное потрясение. На длинном разборном столе я разложил фрагменты балдахина, частично состоявшие из дисков и полусфер, сложенных из веретенообразных ракушек. Разместил находки поверх слоя смоченной мешковины — так я считал, что они будут в безопасности, — и стал очищать их с помощью бунзеновской горелки: ею я растапливал воск, который мы в те дни ошибочно считали хорошим защитным покрытием для хрупких объектов. Потом я сходил на ланч в столовую музея, и, понимая, что нужно спешить, если я хочу выполнить в срок все возложенные на меня задания, вернулся на рабочее место через каких-то сорок минут. К тому времени солнце, лучи которого свободно проникали в помещение сквозь стеклянную крышу, запустило процесс самовозгорания: вспыхнула легковоспламеняющаяся джутовая мешковина, на которой покоились фрагменты балдахина, найденные на царском кладбище в Уре. Низкие языки пламени лизали деревянную столешницу, напоминавшую теперь горящую пустошь. Не сомневаюсь, что, приди я на пять минут позже, от лабораторий Британского музея не осталось бы и следа, потому что в конце стола, совсем рядом с огнём, стояли две канистры с бензином. Я схватил их и убрал из опасной зоны, а потом помчался за Падгэмом, чтобы позвать его помочь тушить пожар. Думаю, что, задержись я в столовой ещё на несколько минут, точно так же потухла бы и моя археологическая карьера.
Мне никогда не доводилось присутствовать на таких интересных собраниях, как те, что я посещаю в качестве попечителя Британского музея. Около двадцати мужчин и женщин, входящих в совет, представляют собой самые разные области человеческого знания. Есть среди них дипломаты, управленцы, художники, антиквары, юристы, финансисты, архитекторы, представители сферы образования, учёные и литераторы. Вместе они разрабатывают стратегию развития музея, выступая буфером между музеем и правительством. Они наделены властью собирать деньги и тратить их, они утверждают или отклоняют каждое серьёзное приобретение. Этот коллектив выдающихся мужчин и женщин, представителей самых разных профессий, работает безвозмездно и использует свой огромный опыт на службу музею. Также входящие в совет люди могут одобрить или отклонить кандидата на руководящий пост. Эти и другие решения они принимают со всем возможным профессионализмом и рассудительностью. До того как я присоединился к совету, я не отдавал себе отчёт, сколько задач возложено на попечителя и как важна его руководящая роль для администрации музея. Мне повезло работать под руководством этого сгустка энергии, лорда Тревельяна, всегда готового направить свой энергичный ум на решение той или иной задачи, вне зависимости от её сложности. Ничуть не меньше я ценю чуткую творческую натуру теперешнего директора музея сэра Джона Поупа-Хеннесси, в чьём характере управленческие способности редким образом сочетаются с художественным вкусом. От человека, занимающего пост директора, требуется обладать многими талантами и недюжинным умом. Также Поуп-Хеннесси мастерски владеет живым разговорным языком.
В завершение я хотел бы отметить, как мне повезло, что я смог заниматься восточной археологией в течение пятидесяти лет, правда, с пятилетним перерывом на Вторую мировую войну, но эта интерлюдия оказалась не менее интересной. Я рад, что достиг семидесяти двух лет практически невредимым. Работая над этими мемуарами, думаю, я немало выиграл от того, что никогда не вёл дневника, страницы которого хранили бы массу совершенно неинтересных сведений. Возможно, события, которые я описал, тоже попадают в эту категорию, но я вспоминаю о них с удовольствием, и на бумагу они попали только потому, что прочно засели в моей памяти. Память же моя хранит их, потому что каждый день из жизни археолога наполнен захватывающими интеллектуальными переживаниями, по большей части приятными. Правда, должен признать, что, вспоминая события прошлых дней, я опирался на основные археологические вехи моей жизни: многочисленные научные работы, статьи и книги. Таким образом, мне удалось вспомнить почти всё, а стоило немного подтолкнуть память, как всплыли и все имена. Иногда память не позволяла себя торопить, и мне приходилось ждать месяц-другой. Также мне повезло, что мои военные впечатления были необычными и запоминающимися. Надеюсь, они представляют некоторый интерес как краткая хроника того периода. О более же лёгкой стороне археологической жизни, или её части, никто ещё не рассказывал так удачно, как это сделала моя жена в своей книге «Расскажи мне, как живёшь». Книга эта была переиздана в издательстве «Коллинз» в 1975 году, и я надеюсь, что многие захотят прочитать её снова.
Эпилог
Когда я работал над последними страницами этих мемуаров, моя дорогая Агата скончалась. Она умерла тихо и без страданий, когда я перевозил её в кресле в гостиную после ланча. В последнее время она была очень слаба, и для неё смерть стала милосердным избавлением. Меня же она оставила с чувством пустоты после сорока пяти лет союза с любимым человеком и весёлым товарищем. Не каждому выпадает счастье жить рядом с человеком творческим, изобретательным, чьё богатое воображение придаёт жизни живость и остроту. Для меня огромным утешением стали сотни и сотни писем, в которых я нашёл не только восхищение, но и любовь — любовь и счастье, которые излучала сама Агата и которые излучают её книги. Покойся с миром.
Иллюстрации
1. Шестой класс в Лансинге, 1921 год. Задний ряд, слева направо: второй по счёту — Т. Э. Н. Драйберг, далее — Ивлин Во, А. X. Молсон (лорд Молсон), седьмой — Джон Тревельян, далее — К. Т. П. М. Райли. Первый справа — Макс Маллован. Передний ряд: посередине — преподаватель Дж. Ф. Роксбург, позже ставший директором Стоувской школы.
