Но я подошёл к столу и, схватившись обеими руками за край, начал наклонять его на себя. Стол повалился, и мы увидели маленькую фигурку, которая свернулась клубком, как испуганный ёж. Она заметно дрожала.
– Что за…
– Какого…
Медленно – так раскрывается молодой листик – фигура подняла голову и распрямила спину. Затем посмотрела на нас, на каждого по очереди.
– Ты! – воскликнули мы с Рокси хором.
Мальчик из лесного дома отчаянно моргал, ослеплённый светом, проникающим в открытую дверь. Он неуклюже поднялся на ноги и сказал:
– Мам… моя ма… моя ма…
Потом замолчал и, моргая, стал переводить взгляд с меня на Рокси и обратно.
Конечно, Рокси первая всё поняла.
– Твоя мама?
Он кивнул.
– Моя мама.
Сглотнув, он снова заморгал.
Глава 20
Последнего моего друга звали Джек МакГонагал. Это из-за него всё изменилось.
Скорее всего, вы не помните 1934 год. Мне он понравился. У меня не было ни телефона, ни холодильника; но их не было у большинства людей. Только-только изобрели телевидение и компьютеры, оставалось ещё больше шестидесяти лет до электронной почты и публичности в Интернете. В которой, кстати, нет ничего хорошего, если вы пытаетесь сохранить что-то в тайне.
К тому времени мы с мамой почти восемьдесят лет прожили в Дубовом хуторе. Мама купила его в 1856 году за триста фунтов наличными, тогда это было возможно. Купила вполне законно – денег у нас имелось достаточно.
Хутор стоял в стороне, что нас вполне устраивало. Других жилых домов рядом не было. Мы огородничали на небольшом клочке земли, расчищенном от деревьев при постройке дома. У нас были коза Эми и несколько куриц. (Курицам мы не давали имён, потому что иногда съедали их.)
Биффе там нравилось. Перед нами в доме долго никто не жил, и там развелось много мышей. За несколько недель Биффа их переловила.
Мы много читали и – когда его изобрели – слушали радио, которое называли «беспроводным громкоговорителем».
Раз или два в неделю мама ездила в Уитли Бэй на стареньком расшатанном велосипеде. Иногда и я отправлялся за покупками. Я старался не появляться на улице в школьные часы, чтобы никто не подумал, будто я прогуливаю.
В Садах Истбурна была овощная лавка, которая принадлежала семье – мистеру и миссис МакГонагал. Он был длинным и тощим, с большими красными ушами и пронзительными глазками, а она – маленькой и невзрачной. Их сын, Джек, мальчик моего возраста, помогал за прилавком.
В какой-то момент мы с Джеком начали здороваться. Однажды он помог мне поставить на место соскочившую цепь. В благодарность я дал ему прокатиться, и он спросил:
– Где ты живёшь?
– В Хексхаме, – ответил я, следуя нашей с мамой договорённости. – Я гощу у тёти.
Обычно все удовлетворялись таким ответом. Да и вообще нам редко задавали вопросы, поскольку мы почти ни с кем не общались. Хексхам – это город примерно в сорока милях: достаточно близко, чтобы о нём немного знали, и достаточно далеко, чтобы почти не знали его жителей.
– А в школу ты где ходишь? – спросил Джек. Было около четырёх часов вечера, уроки уже закончились.
– В Хексхаме, – ответил я. – На этой неделе наша школа не работает. Местный праздник.
– Круть! – сказал Джек. – Везука!
Вот так оно и было: без лишних вопросов. Джек мне нравился. Я подвёз его до Линкса на багажнике, и мы поиграли, бросая камни в жестяную банку. Джек умел ходить на руках, и когда он начал меня учить, мы хохотали и хохотали. Было весело.
Я уже отвык от друзей, да и Джек казался немного одиноким. Начало темнеть, и мне предстоял обратный путь по неосвещённой дороге (с риском, что меня остановит полицейский, отведёт домой и станет задавать неприятные вопросы). Я сказал Джеку:
– В субботу я снова сюда приеду. Хочешь, встретимся?
Мы встретились. На эстраде наяривал духовой оркестр, мы ели чипсы (которые купил я) и смотрели на белый шатёр Испанского Города
[2]. Джек рассказал мне, как его отец охотился в Канаде на лосей.
Зачем я об этом вспоминаю?
Чтобы вы поняли, как больно мне было, когда мой новый друг Джек – весёлый худенький Джек, с круглыми коленками и в мешковатых шортах – меня предал. Хоть и не по своей вине. Ну то есть не только по своей.
Глава 21
Видите ли, Джек рос, а я нет. С друзьями всегда возникала такая проблема, и я это очень тяжело переживал. Никак не мог привыкнуть.
Через год или два после нашего знакомства Джек начал носить длинные штаны. Ещё через год или два он отрастил небольшие усики и голос его стал низким. До тех пор он считал, что я приезжаю в гости к «тёте» чаще всего по выходным. Иногда я говорил, будто выздоравливаю после таинственных заболеваний и нуждаюсь в целительной близости моря. А ещё были школьные каникулы.
Джек даже приходил в наш домик в лесу. Маме он нравился, но она беспокоилась, поскольку не привыкла так близко общаться с чужими.
– Это закончится плохо, Алве, – предупреждала она.
Я не хотел её слушать – был уверен, что Джек для нас не опасен.
Может, Джеку и казалось странным, что я не становлюсь выше или что у меня на ногах не растут волосы, но он ничего не говорил. Зато его мама вела себя иначе.
– Эх, Альфи Монк, мама тебя не кормит, что ли? – однажды спросила меня в лавке миссис МакГонагал. – Ты посмотри! Плесень на сыре и то быстрее растёт!
– Мам! – сказал Джек, но тоже засмеялся.
Не думаю, что он хотел обидеть меня своим смехом. Но я внутренне задрожал, потому что всё это уже проходил. Подозрение, недоверие, постепенное – иногда резкое – охлаждение к странному мальчику, который не становится старше.
В скором времени я услышал, как они меня обсуждают. Колокольчик в лавке, который звенит, когда покупатель открывает дверь, сломался, и никто не понял, что я вошёл.
Из задней комнаты донёсся голос Джека. Он повторял старую мамину шутку новым, низким голосом.
– …плесень на сыре растёт быстрее, говорю тебе!
– Не надо, Джек. Нельзя смеяться над убогими. Может, у него для роста чего-то не хватает.
Это был голос девушки, Джин Палмер, за которой Джек начал ухаживать. Я видел её пару раз. Она была симпатичная.
– Альфи не убогий. С ним что-то другое, – сказал Джек. – Он совсем не изменился за пять лет. Пять лет. И ты слышала, как он говорит? Утверждает, будто он из Хексхама. Но я знаю Хексхам. Там говорят иначе.
