Казалось, Альфи не возражал, что его разглядывают. Думаю, он был просто ошарашен, и это изучение для него составляло неотъемлемую часть поимки.
Джаспер вдруг заморгал и вытаращился на Альфи. Потом заметил, что я на него смотрю, и тут же отвернулся. Альфи, который глядел в пол, ничего не заметил. Джаспер же продолжал поглядывать на одно и то же место. Я понял: он таращится на шрамы. Его обычно румяное лицо стало совсем белым.
Что ни говори, Джаспер вёл себя странно. Да и всё дальнейшее нельзя было назвать нормальным.
Вмешалась женщина-полицейский.
– Простите, сэр?
Джаспер посмотрел так, словно его вырвали из транса. Он оттянул ворот рубашки, и тогда я увидел два горизонтальных шрама на его плече – в том же самом месте, что и у Альфи.
Маленький знак равенства.
«Странно», – подумал я.
Но среди кухонной суматохи не стал на этом зацикливаться.
– Простите, сэр? – повторила женщина-полицейский.
– Что? – спросил Джаспер.
– Нам нужно кое-что уточнить у вас, пожалуйста… Она вытащила блокнот.
Я поискал глазами Альфи, надеясь, что смогу отойти с ним в сторонку и всё объяснить. Но его уже увели в ожидавшую полицейскую машину.
Глава 42
Было ли это совпадением?
Двойной шрам, похожий на знак равенства.
Неизвестно.
Я видел его руку лишь мельком. И конечно, мог ошибиться. Стресс, пожар, мама, всё остальное… Я не мог соображать трезво.
Завёрнутый в одеяло, я сидел в полицейской машине. Люди через мою голову переговаривались по телефонам и рации. Голубые вспышки света отражались в зеркале заднего вида. А чересчур надушенная женщина поглаживала мою руку (что, вообще говоря, сильно раздражало).
Когда все, кого ты знал и любил, исчезают за одну ночь, способность выносить суждения может быть утеряна.
Чья способность? Твоя, конечно. Видите, я даже говорю не так, как вы, хотя я пытаюсь. Я очень, очень стараюсь.
Как вам такое?
(Мы с мамой слушали беспроводной громкоговоритель. Люди в нём говорили не так, как живущие рядом с нами. Я пытался повторять за ними, но у меня не получалось. И те, с кем я изредка вступал в беседу, не без оснований считали, что у меня странное произношение.)
Раздался голос, словно издалека:
– Альфи! Ты в порядке, Альфи?
Затем голос стал громче.
– Альфи!
Я повернул голову. Голос на самом деле не был громким. Говорила женщина, сидевшая рядом со мной на заднем сиденье. Она гладила мою руку всё сильнее и сильнее. Я хотел руку убрать, но это могло показаться грубым. Так что я ещё немного потерпел, а потом сказал: «Пожалуйста, перестаньте».
Она взглянула на пальцы, вздрогнула и убрала их.
Всё же вышло грубо? Но ведь я сказал «пожалуйста».
– Мы отвезём тебя в безопасное место, Альфи, – сказала женщина. – Ты вымоешься и поешь. Готова поспорить, ты голоден, дорогой.
Я ничего не ответил. Есть мне совсем не хотелось. Сегодня утром, перед тем как предать меня, Рокси принесла нарезанный хлеб, сыр, два яблока, банан и завёрнутую в фольгу куриную ножку. Я съел всё, как съедает приговорённый к казни свою последнюю порцию.
Затем маленькая девочка (кажется, Либерти?) сделала за них всю грязную работу.
Я был один в своём убежище, которое Рокси забавно именовала гаражом. Умная девочка. Мама назвала бы её велеумной, что означает: толковая и быстро соображает.
Про Эйдана мама сказала бы: ренегат. Предатель. Я умолял их никому не говорить. Но они выдали меня сестре Эйдана. А она разболтала всем.
И вот я сидел в полицейской машине с одеялом и женщиной по имени Санжита. Она была инспектором Отдела по защите прав ребёнка, что бы это ни значило.
Санжита рассказала о себе певучим голосом и с придыханиями, словно мне было лет шесть.
– Привет, Альфи. Меня зовут Санжита. Я уполномоченный инспектор Отдела по защите прав ребёнка, работаю с полицией. Моя задача – обеспечить твою безопасность. Ты разрешаешь мне вступить с тобой в физический контакт?
Думаю, она говорила это много раз. Заучила нужные фразы наизусть – как актёры, играющие в пьесах, которые мы с мамой очень любили. Вообще я к ней не прислушивался. Мои мысли всё время возвращались к тому человеку на кухне у Эйдана.
Двойной шрам. Точно совпадение, подумал я.
Интересно, что сказала бы мама. Женщина в джинсах и сандалиях будет защищать меня, Алве Эйнарсона, сумевшего спасти свою мать от медведя. Я на него заорал – в те давние, давние времена, когда всё было по-другому. (Во всяком случае, тогда были медведи. Ну хотя бы один.)
Всё вокруг наводило меня на мысли о маме, и я почувствовал, что по щеке моей течёт слеза. Санжита увидела это и снова начала гладить мою руку. Но я посмотрел на неё, и она перестала.
«Можем мы наконец ехать? Почему на водительском месте никого нет? Давайте же, вы меня нашли, чего теперь ждать?» – думал я.
Вот как всё вышло.
Я сидел в гараже и вдруг услышал чьи-то шаги. Думая, что это возвращается Рокси или Эйдан, я не стал прятаться. И напрасно. Надо было лучше соображать. Дверь открылась, Либби (теперь я вспомнил её имя) вошла и увидела меня.
Маленькая девочка, лет семи-восьми. Я сразу понял: меня предали. Никто не пришёл бы, если бы не знал, что я здесь.
Бросив всё, я побежал в лес. Никто не знал этот лес лучше меня. Я мог бы легко затаиться на некоторое время – пока меня ищут. А затем вернулся бы в гараж и начал воплощать план, придуманный вместе с мамой.
Смешно. Нереально. Фантастика. Да, знаю, но я пребывал в отчаянии.
В северной части леса была яма – углубление под упавшим деревом, которое заросло утёсником и колючим можжевельником. Такое не заметишь, просто проходя мимо.
Услышав, как в небе глухо гудит вертолёт, я должен был понять: мне не позволят просто исчезнуть и спокойно заняться своими делами.
Сначала я услышал голоса, потом шаги. И глубже забился в свою расщелину. Но там были не только люди.
Собака.
Полицейский пёс нашёл меня в яме. Он яростно принюхался, потом заскулил. В гараже осталась моя футболка. Видимо, собаке дали её понюхать, и, как говорится, «игра была окончена». Этого и следовало ожидать.
– Выходи, сынок, – сказал кинолог в яркой жёлтой куртке. – Не поцарапайся о колючки.
Я подумал, не стоит ли сбежать. Но смысла явно не было.
Оставалось смириться с судьбой и надеяться, что всё не так плохо, как мне казалось.
Я здорово ошибался!
