Потом пошарила внутри, нащупала выключатель, и висевшая над входом неоновая надпись ожила. Огромные розовые буквы говорили: ГАРАЖ. Но первые три не горели, и остались только две буквы: АЖ. Впрочем, и это было здорово.
Внутри стояли поцарапанный письменный стол, шаткое вращающееся кресло, два деревянных стула и маленький холодильник в форме банки пива. Пол был покрыт ковром, на лампе имелся абажур, а на окнах шторы. Сильно потрёпанный старый диван был весь в жёлтых пятнах от поролона, вылезающего через прорехи в подушках. Я засмеялся.
– И что такого смешного? Тебе не нравится?
В душе я считал, что всё это совершенно потрясающе. Но признаваться, естественно, не собирался.
– Нормуль, – сказал я. – Где… где ты всё это взяла?
Моя реакция Рокси явно разочаровала, и я тут же почувствовал себя немного виноватым.
– В мусорных баках по большей части, – ответила она. – Люди столько всего выбрасывают. Знаешь, повторное использование, переработка, бла-бла-бла. Неоновая вывеска – это мой знак протэста.
Она подчеркнула «э» и театрально взмахнула рукой.
– Никогда бы не подумал, что здесь столько всего есть! – продолжил я.
– Снаружи не на что смотреть, но внутри много интересного, да? Обо мне тоже так говорят!
Она вскочила на табуретку и потянулась к дверце холодильника.
– Пива?
– Я… э…
– Шучу. Эй, ты не знаешь значения слова «доверчивый»?
Она протянула мне пакетик сока и соломинку.
– Садись. Сними вес с ног. Mi casa es su casa!
Мы немного посидели, потягивая сок. Я познакомился с Рокси всего шесть минут назад, но уже понял, что никогда не встречал никого подобного.
Называя ее крошечной, я не преувеличивал.
Она была такая маленькая, что ей можно было бы дать лет шесть. Но вела себя Рокси более зрело, лет на шестнадцать. Кожа у неё была блестящей и коричневой, как полированное дерево, а на носу темнела россыпь веснушек. Кудрявые африканские волосы были острижены безыскусно и коротко, как у мальчика. Одежда тоже ничем не выделялась: шорты, шлёпанцы, грязная белая футболка, джинсовая куртка. Стандартный комплект для ребёнка-на-каникулах. Но, поскольку Рокси училась в Академии Перси, ей должно было быть не меньше одиннадцати.
Особенно мне понравилась её улыбка. Вы знаете, что многие люди, когда их лица расслаблены, имеют сердитый или сварливый вид? И дело не в плохом настроении – если у человека нет причины улыбаться, он этого и не делает. У моего отца такое лицо. Ему постоянно твердят: «Выше нос, дружище, – может, всё ещё обойдётся».
Но Рокси была совсем не такая. Казалось, губы её навсегда застыли в улыбке, словно она без конца смеялась над некой тайной шуткой.
Рокси заметила, как я на неё смотрю.
– Ты что уставился? Никогда не видел джентльмена?
Внезапно у неё появился лондонский акцент, и я не смог скрыть своего удивления. Она засмеялась:
– Это из «Оливера».
Наверное, у меня был глупый вид.
– «Оливер»! Ты не знаешь такой мюзикл? «Оливер Твист» по Чарлзу Диккенсу? Это сказал Джек Докинз по кличке «Ловкий Плут», когда встретил Оливера. Мы ставим пьесу в театральном кружке, и я буду Ловкий Плут. У меня уже есть и костюм, и всё остальное.
Она ткнула пальцем в висящие на гвозде бархатное пальто и мужскую шляпу.
Вот в это я мог поверить.
– Рокси, сколько тебе лет?
Она заговорила другим голосом – высокомерной старой дамы:
– Как вы смеете спрашивать леди о её возрасте, молодой человек!
Она была настоящей актрисой, эта моя новая соседка.
– Столько же, сколько тебе. На самом деле я на четыре недели старше.
– Ты знаешь, когда у меня день рождения?
Она вскочила со стула и распахнула дверь.
– Я многое про тебя знаю, Эйдан Генри Линклейтер. Твоя сестра, Либерти, родилась пятого февраля. Брось пакетик от сока в контейнер для вторсырья и иди за мной. Мне нужно кое-что тебе показать.
Я пошёл за ней в лес по едва заметной тропинке. Если бы я знал, что будет дальше, то мог бы избежать больших проблем.
Но не познакомился бы с Альфи Монком.
Глава 7
Рокси шагала впереди, раздвигая ветки и сбивая палкой макушки крапивы. Когда мы отошли метров на тридцать, я уже не видел её «гараж».
– Ты знаешь, куда мы идём? – я постарался сказать это поестественнее, словно меня не беспокоил возможный ответ «нет».
Но, кажется, Рокси меня не услышала.
Пес был густой, но не тихий. В этом году весна выдалась более тёплая и сухая, чем обычно, и под ногами громко трещали сухие листья и ветки. Я остановился и услышал жужжание пчёл и дыхание Рокси. Наклонив голову, я смог различить звук движущихся по шоссе А-19 машин. Их шуршание успокаивало, напоминая: хотя мне и кажется, что мы забрались в самую глухомань, на самом деле это не так.
Рокси притормозила и наклонилась.
– Здесь. Ты видишь?
– Что – вижу?
– Вон там, чувак. Ты слепой?
Я увидел: ниже по крутому склону, между серебряно-серыми деревьями, на расстоянии броска сосновой шишки – крытую шифером замшелую крышу.
Я оглянулся на Рокси, чтобы понять, не шутит ли она. Ну ладно, крыша. И что? Рокси заметила сомнение на моём лице.
– Будет понятнее, если подойти ближе. Пошли. И Рокси скользнула между деревьями. Она перестала сбивать крапиву и двигалась очень быстро, иногда оглядываясь, чтобы проверить, иду ли я за ней. Вскоре Рокси остановилась.
Крыша уже была хорошо видна – на уровне наших глаз, и это показалось мне странным. Потом я понял – просто мы стоим на склоне холма. Спуск вёл к каменному дому, окружённому густыми колючими кустами, словно специально высаженными плотно, чтобы отпугивать нежеланных гостей.
– Аккуратнее здесь, – прошептала Рокси и указала на ржавую колючую проволоку, спрятанную внутри можжевелового кустарника, – ветки выросли вокруг проволоки. Дальше живая изгородь стала чуть менее плотной, и появилась табличка из тех, что можно купить в хозяйственных магазинах.
ОСТОРОЖНО: ЗЛАЯ СОБАКА
– Э… Рокси? – произнёс я.
Она пренебрежительно махнула крошечной ручкой.
– Нет здесь никакой собаки. Не волнуйся ты. Идём!
Я шёл за ней, чувствуя себя марионеткой.
Мы добрались до щели в этой живой изгороди, усиленной колючей проволокой. Если бы я был размером с Рокси, то протиснулся бы в щель без труда. А так мне пришлось лечь на живот и, извиваясь, ползти. Перед моим лицом мелькали шлёпанцы Рокси.
