Так что женщине могло быть сколько угодно лет – в этом диапазоне. Я заметил морщины на лбу и в уголках глаз. Но, возможно, они появились из-за озабоченного выражения лица. Из-под головного платка выбивалось несколько светлых прядей. Щёки были блестящими, с лёгким румянцем, как яблоки сорта «Пинк лэйди».
Рокси снова нажала на «плэй», и лицо женщины начало перемещаться: сначала назад, потом, когда она стала осматривать рану, – из стороны в сторону. Когда-то эта женщина была красивой, но теперь всё портили зубы, потемневшие и стёртые. И сверху, и снизу нескольких недоставало.
Когда она сняла тёмные очки, я увидел глаза – водянисто-голубые, с красными прожилками и бледными веками.
– Ты видел когда-нибудь такого уставшего человека? – пробормотала Рокси. – Кажется, она готова проспать целую вечность.
На экране вновь появилось небо. Зазвучал разговор на чужом языке, из которого я вычленил только «Ин-анн боллд». Женщина произнесла эти слова дважды.
– Здесь они подняли меня, – пояснила Рокси. Изображение поменялось: появилась стена, потом снова небо. И вскоре стало темнее, потому что они вошли в дом. Картинка опять стала неподвижной. Я увидел потолок и источник света наверху.
– Привет? Привет?
Это был другой голос – голос мальчика.
– Ты меня слышишь? Привет? Как ты себя чувствуешь?
Послышались лёгкие шлепки – кажется, кто-то нежно хлопал Рокси по щеке, пытаясь привести её в чувство. Затем заговорила женщина, прозвучали вдох, выдох и слабый стон.
Мальчик что-то сказал женщине, затем раздались кашель и ещё один, мучительный, стон.
– Это я, – сказала Рокси. – Пришла в себя и пытаюсь подняться.
Картинка сместилась – видимо, Рокси попыталась сесть. Но затем снова стал виден потолок, когда женщина произнесла:
– Нет, голубушка. Ложись обратно, деточка. Ты сильно ушибла головку. Просто полежи, детуля. Не движься. Тсс.
Голос у неё был мягкий и успокаивающий, с сильным северо-восточным говорком. Но также слышался в нём иностранный акцент. Она говорила как Кристина Нильсен, девочка из моей старой школы, – норвежка, но с акцентом жителей Ньюкасла.
В любом случае, квакающего голоса ведьмы я не услышал, но Рокси об этом говорить не стал.
Та ещё немного промотала вперёд.
– Тут я просто лежала, а они разговаривали на своём языке.
Затем промелькнуло изображение фарфоровой чашки.
Рокси объяснила:
– У неё там была какая-то жидкость, которой она промыла мне рану на голове. Пахло очень сильно, а щипало вообще ужасно.
Затем раздался голос женщины:
– Как думаешь, ты можешь сесть, цветуля? Давай, садись. Потихонечку. Как чувствуешь?
И тогда они появились оба – Рокси села, и крошечная камера показала всю комнату.
На женщине был бесформенный свитер ручной вязки. Пальцы её, длинные и грубые, сплетены в участливом жесте.
Камера обрезала верх головы, но было видно, что лицо у женщины доброе. Она сказала мальчику:
– Го-тер свин, Алве. Го-тер свин.
Мальчик – очевидно, её сын – был очень похож на мать – от бледных глаз до грязных светлых волос и длинных пальцев. Зубы у него тоже были жёлтые, и часть их отсутствовала. Одежду он носил старомодную: обычные брюки (не джинсы) и рубашку с пуговицами. Тётя Алиса сказала бы, что он выглядит «настоящим умником». Но, по мне, он словно позаимствовал старую одежду своего отца. Странный костюм дополняли свисающие на верёвочке тёмные очки.
Комната была тёмная и захламлённая: старинные стулья, заваленный бумагами стол, каминная полка, уставленная вазами и безделушками, кипы бумаги на полу и…
– Ну! Смотри, до чего они довели дом! – сказал я.
Рокси засмеялась.
– Какой домовитый хозяин! – пошутила она. – Но я понимаю, о чём ты. Знаешь, там пахло…
Она помедлила.
– Плохо?
Рокси наморщила нос, словно это могло помочь ей определить запах.
– Не то чтобы плохо. Просто… так пахнет дом старого человека, где много старого барахла. Наверное, отчасти пылью. Хотя там вроде чисто.
Я кивнул. Примерно так пахло в доме бабушки с дедушкой, а ведь они были не очень старые. Мы снова переключились на экран.
– Как ты себя чувствуешь, голубушка? Головка не кружится? Попробуй встать – аккуратненько, тихонько.
– Кажется, она вполне нормальная, – сказал я. – Даже милая.
– Я знаю, – ответила Рокси. – Хотя подожди.
– Ты можешь двигаться, цветулечка? Ничего не сломано? Ты так упала…
Изображение перемещалось – видимо, Рокси шевелила руками и ногами, проверяя их состояние. Затем прозвучал её голос:
– Нет, ничего не сломано, спасибо. Я лучше пойду.
Тут – за кадром – раздался высокий голос мальчика:
– Ты уверена? Тебе не надо уходить прямо сейчас. Это может быть небезопасно, знаешь ли, если у тебя сотрясение мозга.
Затем последовал разговор на их языке, из которого я ничего не понял, хотя и расслышал снова слово «Ал-ву». Не видя лиц, было очень сложно о чём-то догадаться, но мне показалось, что женщина чего-то решительно требовала от мальчика.
– Останови, – попросил я, и Рокси нажала на паузу. – О чём это они?
Рокси пожала плечами:
– Откуда мне знать?
Мы отмотали назад и включили снова.
– Похоже, – сказал я, – она велела ему не задерживать тебя. Это слышно по её тону.
Мы прослушали разговор в третий раз, и Рокси согласилась со мной.
– Да я и сама не хотела оставаться, боялась.
Камера повернулась и показала другую часть комнаты. Местами она была так загромождена, что, казалось, башни из бумаг вот-вот обрушатся. На стене висели книжные полки. Книг на них, втиснутых кое-как, было чуть ли не больше, чем во всей нашей школьной библиотеке. Камера двигалась слишком быстро, и я не успевал прочитать названия. Но, похоже, это были старинные тома, а не современные книжки в разноцветных бумажных переплётах. Мелькнул хвост чёрно-белой кошки.
Послышался голос Рокси:
– Мне… мне правда надо идти. Спасибо. Благодарю вас.
Женщина появилась перед Рокси, лицо её стало куда менее добрым.
– Но, голубушка, ты так и не рассказала мне, что делала здесь. Ты забралась на нашу территорию. Это частная собственность. Поставлен забор, а ты и твой друг перелезли через него.
– Я… я…
– Твой друг. Да, мы видели его, правда, Алве?
Мальчик кивнул с видом страдальца. Было видно, что допрос ему не нравится.
