– Ничего, сейчас ты перестанешь лыбиться. А ну-ка, подними лапы, а я вытащу твою пушку. Руки вверх, мистер!
Ростом она была около пяти футов двух дюймов, а весила фунтов сто двадцать, не больше. Глупая вздорная девчонка. Во мне было фунтов сто девяносто и шесть футов росту. Я с размаху врезал ей в челюсть.
Наверное, я спятил, но эта парочка со своими пушками и угрозами давно нарывалась. Вот я и врезал Кэрол.
Она отлетела назад на ярд, ее пушка выстрелила. Пуля оцарапала мне ребра. Кэрол начала заваливаться назад, как в замедленной съемке. Ее падение выглядело каким-то нелепым.
Миссис Сайп схватила «кольт» с пола и выстрелила ей в спину.
Маддер развернулся, и в ту же секунду Сайп бросился к нему. Адвокат отпрыгнул и снова взял Сайпа на мушку. С безумной гримасой на костлявом лице Сайп замер на месте.
Пуля швырнула девушку вперед – словно порыв ветра захлопнул дверь. Мелькнул синий костюм, ее голова уткнулась мне в грудь. Я смотрел на ее лицо, когда она отпрянула, – странное, каким я прежде его не видел.
Она упала к моим ногам, словно кучка тряпья, и по полу медленно расползлась кровавая лужа. Над Кэрол стояла высокая пожилая женщина, спокойно сжимая обеими руками дымящийся «кольт».
Маддер дважды выстрелил в Сайпа. Тот, все еще с улыбкой на лице, подался вперед, задев край стола и опрокинув розоватую жидкость, которой смазывал рыбий плавник. Маддер выстрелил в третий раз, и Сайп упал.
Я выхватил «люгер» и стрельнул Маддеру под коленку – рана болезненная, но не смертельная. Он грохнулся на пол, словно зацепился за проволоку. Адвокатишка еще не начал стонать и корчиться, а я уже защелкнул на нем наручники.
Я собрал оружие, разбросанное по комнате, вынул «кольт» из рук миссис Сайп.
В комнате стало очень тихо. Серые струйки дыма поднимались вверх, рассеиваясь в лучах заходящего солнца. Где-то далеко шумел прибой. Внезапно сбоку раздался странный свист.
Сайп пытался что-то сказать. Его жена подползла и склонилась над мужем. На губах Сайпа пузырилась кровь. Он все время моргал, из последних сил сохраняя сознание. Затем улыбнулся жене, и чуть слышно прошелестел: «Телескопы, Хэтти, телескопы».
Шея дернулась, улыбка медленно сползла с лица, голова опустилась на деревянные доски пола.
Миссис Сайп медленно встала и посмотрела на меня спокойными сухими глазами.
– Помогите мне перенести его на кровать. Не хочу, чтобы он лежал рядом с ними, – промолвила она тихим ясным голосом.
– Конечно помогу. Что он сказал?
– Не знаю. Что-то насчет рыбок.
Я поднял Сайпа за плечи, она взялась за ноги, и мы отнесли его в спальню. Миссис Сайп сложила мертвому руки на груди, закрыла глаза и зашторила окна.
– Спасибо, это все, – сказала она, не глядя на меня. – Телефон на первом этаже.
Миссис Сайп села в кресло рядом с кроватью и положила голову на покрывало рядом с мужниной рукой.
Я вышел из спальни, прикрыв за собой дверь.
12
Нога Маддера слабо кровоточила, глаза вращались от ужаса, когда я перевязывал ему ногу выше колена носовым платком. Выстрел повредил сухожилие и, вероятно, расколол коленную чашечку. Когда его поведут на виселицу, Маддер будет сильно хромать.
Я спустился вниз, постоял на крыльце, разглядывая машины перед домом, затем перевел взгляд на причал. Кажется, выстрелов никто не слышал.
На стене гостиной висел допотопный телефонный аппарат, но звонить я не стал. Что-то тревожило меня. Я курил и смотрел в окно, а в голове звучали слова Сайпа: «Телескопы, Хэтти, телескопы».
Я вернулся в комнату с аквариумами. Маддер тихонько скулил в углу. Почему я должен жалеть этого истязателя?
Кэрол была мертва. Ни один аквариум не пострадал. Рыбки мирно скользили в зеленой воде. Им тоже было плевать на Маддера.
Аквариум с телескопами размеров в десять галлонов стоял в углу. Рыбок было всего четыре: крупные, угольно-черные, около четырех дюймов в длину. Две дышали кислородом у поверхности, две другие вяло скользили у дна. Раздутые тела, развевающиеся хвосты, высокие спинные плавники. Выпуклые телескопические глаза, как у жаб.
Рыбки тыкались раскрытыми ртами в водоросли. Парочка красных речных улиток сосредоточенно чистила стекло. Те две, что скользили у дна, казались толще и неповоротливее, чем их подружки у поверхности. Интересно почему?
Между двумя аквариумами лежал нитяной сачок на длинной ручке. Я вытащил одного из телескопов, что плавали у дна, и принялся разглядывать серебряное брюшко. На брюшке был шов, под ним нащупывалась шишка.
Я вытащил вторую рыбу. Такой же шов, такая же шишка. Я вынул тех, что дышали кислородом у поверхности. Никаких швов и выпуклостей.
Опустив их обратно в аквариум, я занялся первыми двумя. Я ничего не имею против золотых рыбок, но дело есть дело, а преступление есть преступление. Я снял пиджак, закатал рукава и взял со стола бритву с обмотанной липкой лентой ручкой.
Работенка оказалась грязной и заняла около пяти минут. И вот они лежали в моей ладони: каждая три четверти дюйма в диаметре, идеально круглые, молочно-белые, сияющие изнутри. Жемчужины Линдера.
Я вымыл их, завернул в носовой платок, спустил рукава и надел пиджак. Еще раз заглянул в полные ужаса и боли глаза Маддера. К черту! В конце концов, он был убийцей и истязателем.
Дверь спальни была заперта. Я вошел в гостиную и снял трубку.
– Это дом Уоллесов в Вестпорте, – сказал я. – Произошел несчастный случай. Нужен доктор и полиция. Есть в Вестпорте полиция?
Девичий голос произнес:
– Я найду вам доктора, мистер Уоллес, но это займет время. В Вестпорте есть свой маршал. Подойдет?
– Думаю, да. – Я поблагодарил и повесил трубку. Все-таки в жизни в глуши есть свои преимущества.
Я закурил и уселся в плетеное кресло-качалку на веранде. Некоторое время спустя раздались шаги, и из дома вышла миссис Сайп. Она постояла на крыльце, разглядывая подножие холма, села в соседнее кресло и взглянула на меня сухими глазами.
– Вы, наверное, детектив, – промолвила она ровно.
– Да, я представляю компанию, которая застраховала жемчужины Линдера.
– Я думала, здесь он обретет мир, – продолжила она, глядя в пространство. – Что это место станет для него убежищем.
– Ему не следовало оставлять себе жемчужины.
Она – на сей раз заметно живее – обернулась ко мне. Сначала ее лицо ничего не выражало, затем на нем проступил испуг.
Я вытащил из кармана носовой платок. Жемчужины лежали на белой ткани – двести тысяч долларов смерти.
– Он мог обрести мир. Никто бы не стал тревожить его покой. Но он предпочел вот это, – сказал я.
