– И нисколько я не боюсь, – рассердилась девушка и отступила на пару шагов.
Я обошел машину, на которой она приехала. Самая обычная тачка, маленькая, ухоженная, чистенькая. Я услышал ее шаги за спиной, но оглядываться не стал. Поднялся до середины склона, огляделся и увидел ногу.
Я навел на нее фонарик, девушка добавила свой, и мы увидели его всего. Он лежал на земле, на спине, почти под кустом, в той неуклюжей позе, что всегда означает только одно.
Девушка молчала. Она держалась чуть поодаль и, хотя дышала тяжело, фонарик держала твердо, как закаленный службой ветеран из убойного.
Вытянутая рука застыла в последнем жесте со скрюченными пальцами. Другая оказалась под телом. Пальто перекосилось, как будто его катали по земле. Густые блондинистые волосы спутались и склеились от крови, казавшейся черной, как гуталин, в слабеющем мерцании луны. Еще больше крови застыло на лице, где она смешалась с чем-то серым. Шляпы видно не было.
И вот тут-то я едва не схлопотал свой кусок свинца. До сего момента я даже и не подумал о пачке денег, что лежала у меня в кармане. А когда вдруг вспомнил, когда мысль о деньгах кольнула иглой, рука сама дернулась к карману. Со стороны это выглядело так, что человек собирается выхватить пушку.
В кармане было пусто. Я вынул руку и посмотрел на нее.
– Мистер, – вздохнула она, – если бы я не составила мнение о вашей физиономии…
– У меня было с собой десять тысяч. Его деньги. Я просто держал их при себе. Деньги для выкупа. Только сейчас про них вспомнил. У вас самые чудесные нервы из всех, что встречались мне у женщин. И я не убивал его.
– Я и не думаю, что вы его убили. Кто-то сильно ненавидел беднягу, если так размозжил ему голову.
– Я знал его слишком мало, чтобы настолько возненавидеть. Посветите-ка сюда.
Опустившись на колени, я прошелся по карманам, стараясь не слишком беспокоить труп. Мелочь серебром, бумажки, ключи в кожаной ключнице, обычный бумажник с окошечком для водительского удостоверения и несколькими страховыми карточками, засунутыми за удостоверение. Денег в бумажнике не было. Интересно, почему они пропустили карманы? Может, увидели фары и запаниковали? Иначе бы сняли все. В свете фонарика я выгребал и складывал кучкой оставшуюся мелочь: два тонких носовых платка, белых и хрустящих, как сухой снег; полдюжины картонных спичечных книжечек из шикарных ночных заведений; тяжелый серебряный портсигар с длинными импортными сигаретами; еще один портсигар, из панциря черепахи с шелковыми вставками, расшитыми изображениями извивающихся драконов. Я нажал защелку – внутри, под резинкой, лежали три длинные русские папироски. Я потрогал одну пальцем – сухая, старая.
– Может, для дам. Сам он курил другие.
– Или, может, марихуана, – выдохнула мне в затылок девушка. – Знала одного парня, он курил такие. Можно посмотреть?
Я передал ей портсигар, и она направила на него фонарь. Пришлось прикрикнуть, чтобы положила на землю и не светила вверх. Больше смотреть было не на что. Она захлопнула портсигар, вручила мне, а я положил его в нагрудный карман убитого.
– Вот и все. Тот, кто это сделал, испугался и предпочел смыться. Спасибо.
Я неспешно выпрямился, повернулся и выхватил у нее из пальцев револьвер.
– Черт, зачем же так! – взвилась она.
– Рассказывайте. Кто вы такая и как вас занесло в такое место среди ночи?
Она притворилась, что я сделал ей больно, посветила на руку и стала с преувеличенным вниманием ее рассматривать.
– Я ведь к вам по-человечески отнеслась, разве нет? – Девушка подпустила жалобных ноток. – Думаете, мне не страшно? Не любопытно? Но я же вас ни о чем не спрашивала.
– Вы вели себя просто замечательно. Но я сейчас не в том положении, чтобы в бирюльки играть. Кто вы? И погасите фонарь. Свет нам больше не нужен.
Она выключила фонарь. Тьма постепенно рассосалась, и вскоре мы уже могли различить очертания кустов на склоне, распростертое на земле тело и подсвеченное огнями Санта-Моники небо на юго-востоке.
– Зовут меня Кэрол Прайд, – заговорила она. – Живу в Санта-Монике. Пишу статьи и очерки для одного газетного синдиката. Иногда на меня находит бессонница, и тогда я еду куда-нибудь – куда глаза глядят. Здешние места знаю как свои пять пальцев. Заметила ваш фонарик в ложбине. Подумала, что для влюбленной парочки холодновато… да им и свет-то ни к чему, верно?
– Не знаю, – ответил я. – Не пробовал. Значит, запасные обоймы у вас имеются. А как насчет разрешения на ношение оружия?
Я подержал пистолет на ладони. В темноте не разглядеть, но, похоже, это был «кольт» двадцать пятого калибра. Маленький, но балансировка хорошая. Немало хороших парней уснули вечным сном после знакомства с таким малышом.
– Разумеется, есть. А насчет запасных обойм я блефовала.
– И ничего-то вы не боитесь, да, мисс Прайд? Или правильнее «миссис»?
– Нет, не правильнее. Район этот совершенно безопасный, люди здесь даже двери не запирают. Наверно, какие-то негодяи случайно пронюхали, как тут тихо и пустынно.
Я повертел пистолетик и протянул ей:
– Держите. Видно, не моя сегодня ночь – столько глупостей наделал. Вы не могли бы подбросить меня до Кастелламаре? Там моя машина осталась. Надо в полицию сообщить.
– А разве с ним никто не должен остаться?
Я посмотрел на светящийся циферблат часов:
– Сейчас без четверти час. Оставим его со звездами да сверчками. Идемте.
Кэрол бросила пистолет в сумочку, и мы направились к ее машине. Она развернулась, не включая фар, и поехала вверх по склону. Большой черный седан в темноте у нас за спиной походил на какой-то монумент.
У выезда из лощины я вышел и перетащил на прежнее место деревянный барьер. Теперь я знал: этой ночью Пола никто не тронет. Впрочем, он мог бы остаться там и на много ночей.
Девушка молчала почти всю дорогу и заговорила, только когда мы доехали до первых домов. Она включила свет и негромко сказала:
– У вас кровь на лице, мистер Как-вас-там, и я еще не видела человека, которому так срочно требовалось бы выпить. Давайте заедем ко мне, и вы сможете позвонить в Лос-Анджелес. Здесь поблизости нет ничего, кроме пожарной станции.
– Звать меня Джон Далмас. С кровью на лице я себе больше нравлюсь. Да и ни к чему вам ввязываться в грязное дело. Полиции о вас я ничего не скажу.
Она пожала плечами:
– Я сирота и живу совсем одна. Так что для меня это не имеет абсолютно никакого значения.
– Довезите меня до побережья, а уж дальше я поведу партию в одиночку.
Тем не менее одну остановку мы сделали еще до Кастелламаре. Тряска не прошла даром – пришлось выйти. В кустах меня вырвало.
Моя машина стояла на том же месте, где я ее и оставил, у начала ступенек. Я пожелал Кэрол спокойной ночи, залез в «крайслер» и сидел до тех пор, пока задние огни ее машины не растаяли в темноте.
