После дамбы дорога раздваивалась; путь на южный берег Пумьего озера петлял среди высоченных гранитных скал. Стофутовые сосны пронзали безупречно-голубое небо, на полянах росла ярко-зеленая толокнянка, мелькали островки диких ирисов, белых и пурпурных люпинов, живучки и кастиллеи. Едва дорога нырнула к озеру, на пути стали попадаться стайки туристов и девиц в спортивных шортах. Девицы мчались на велосипедах и мотоциклах, брели по обочине или просто сидели под деревьями, демонстрируя длинные ноги. Телочек столько, что хоть ферму заводи.
Примерно в миле от Пумьей Вершины Говард Мелтон велел свернуть на старую дорогу к Редлендс, которая протертой асфальтовой лентой поднималась по горным склонам, утыканным летними домиками. Вскоре асфальт кончился, уступив место грунтовой дороге, убегавшей вправо. У поворота стоял указатель: «Частная дорога к Оленьему озерцу. Въезд воспрещен!» Однако я ослушался, сбавил скорость до минимума и, лавируя меж огромными валунами, пополз мимо маленького водопада, желтых сосен и черных дубов. Тишина казалась абсолютной. Вот белка оторвала большую шишку и начала терзать, осыпая землю кружащимися, как конфетти, чешуйками. Заметив меня, зверек сердито заверещал и стукнул по шишке лапкой.
У высокого раскидистого дерева дорога резко поворачивала вправо, упираясь в ворота с пятью засовами и очередным указателем: «Частная собственность. Посторонним вход воспрещен!»
Выбравшись из машины, я открыл ворота, проехал и задвинул засовы. Добрых сто ярдов пришлось петлять среди деревьев. Неожиданно за соснами, скалами и дикой травой мелькнуло озеро, похожее на каплю росы, упавшую на чуть увядший лист. У берега возвышалась бетонная дамба, огороженная канатами; сбоку к ней приткнулось старое мельничное колесо. Неподалеку стояла бревенчатая лачуга с двумя металлическими трубами, хотя дымок змеился только из одной. Где-то рядом раздавался стук топора.
На другом берегу красовался особняк – к нему вела объездная дорога вокруг озера, а вот по дамбе было рукой подать. За ним, на приличном расстоянии друг от друга, еще два дома – поскромнее. Там же, аккурат напротив дамбы, виднелось нечто похожее на маленький причал и деревянный павильон с покосившейся вывеской: «Лагерь „Килкер“». Что еще за лагерь?
Я подошел к лачуге и постучал. Удары топора стихли, и из-за двери послышался мужской голос. Присев на валун, я принялся крутить в пальцах незажженную сигарету. Вскоре появился хозяин с топором в руках. Среднего роста, крепкий, темноглазый, он явно не любил бриться, а судя по буйным кудрям, и стричься тоже. На нем были джинсы и синяя рубашка, расстегнутый ворот которой обнажал загорелую мускулистую шею. При ходьбе он выбрасывал вперед непослушную правую ногу, описывая ею полукружья. Крепыш медленно проковылял ко мне, не выпуская сигарету из толстых губ.
– Что надо? – типично городским голосом спросил он.
– Мистер Хейнз?
– Он самый.
– У меня для вас письмо. – Я вручил ему послание Мелтона.
Бросив топор на землю, Хейнз подслеповато прищурился, ушел в дом и вернулся в очках, изучая содержание записки.
– Поня-атно, вы от босса… – протянул он. – Мистер Джон Далмас? Я Билл Хейнз. Рад знакомству. – Мы пожали друг другу руки. Ладонь инвалида напоминала стальной капкан. – Хотите посмотреть дом Мелтона? Господи, неужели он его продавать собрался?
Закурив, я швырнул спичку в озеро.
– А Мелтон здесь неплохо устроился! – заметил я.
– Да, земли предостаточно, но в записке говорится про дом…
– Мистер Мелтон предложил мне на него взглянуть. Говорит, дом отличный.
– Да, вон тот, самый большой. Сложен из калиброванной секвойи, отделка сосновая, крыша гонтовая. Есть веранда, ванная комната, душ и туалет, а за домом, на холме, – искусственный пруд, родниковой водой наполняется. Да, дом действительно отличный.
Я оглядел бревенчатую лачугу, а еще пристальнее – ее обитателя. Билл Хейнз казался бывалым, закаленным жизнью человеком, вот только глаза лихорадочно блестели, а веки отекли.
– Прямо сейчас хотите пойти? Я принесу ключи.
– Знаете, Хейнз, дорога меня немного утомила. Я бы с удовольствием выпил.
Предложение инвалида явно заинтересовало, но он лишь мрачно покачал головой.
– Простите, мистер Далмас, но я совсем недавно кварту прикончил, – облизнув толстые губы, улыбнулся Хейнз.
– Скажите, а мельничное колесо зачем?
– Киношная бутафория! К нам иногда киношники приезжают. Там с другой стороны еще декорации сохранились, а все остальное уж сгнило. Здесь «Любовь среди сосен» снимали. Говорят, фильм с треском провалился.
– Да, интересно. Так не выпьете со мной? Есть пинта ржаного…
– В жизни от подобного не отказывался и отказываться не собираюсь. Сейчас будут стаканы…
– Миссис Хейнз дома?
Темные глаза тут же похолодели.
– Не-ет, – протянул он. – А что?
– Ну, горячительное как-никак.
Инвалид вроде бы успокоился, но взгляд отвел далеко не сразу, а потом все-таки вынес пару стаканчиков, в которых французы продают свой вычурный мягкий сыр. Открыв бутылку, я налил две щедрые порции. Мы взяли стаканчики и устроились на камнях. Хейнз напоминал прямой угол: деревянная нога вытянута перпендикулярно туловищу, стопа слегка вывернута.
– Французский трофей, – объявил Хейнз и пригубил виски. – Хейнз Деревянная Нога. Она и пенсией меня обеспечила, и с женщинами не мешает. Ну, за преступления
[53]. – Он осушил стакан.
Мы помолчали. Голубая сойка скакала по веткам огромной сосны: все выше и выше, не останавливаясь ни на секунду. Ни дать ни взять человек, бегущий по лестнице!
– Здесь прохладно, красиво, но скучновато, – прервал молчание Хейнз. – Даже одиноко, черт подери! – Явно что-то задумав, он украдкой за мной наблюдал.
– Некоторым нравится. – Я потянулся к стаканам и снова сыграл в бармена.
– А меня раздражает. Из-за этого и в запои ударился… По ночам нервы вообще шалят…
Я не ответил, а Хейнз залпом прикончил вторую порцию. Я молча передал ему бутылку, поэтому порцию номер три инвалид хлебнул прямо из горлышка и наклонил голову, облизывая губы.
– Ты… странно так спросил, ну, про то, дома ли миссис Хейнз…
– Мало ли как она отреагирует на бутылку.
– Угу, ясно… Ты друг Мелтона?
– Мы знакомы, но не близко.
Взгляд Хейнза упал на большой красивый дом.
– Чертова потаскуха! – резко изменившись в лице, рявкнул он. – Из-за распутной мерзавки я Берил потерял, – с горечью добавил Хейнз, прочитав в моих глазах удивление. – Даже инвалида одноногого пропустить не смогла! Напоила и заставила забыть про чудесную женушку, которой всякий бы позавидовал.
