– Ну, лишняя проверка еще никому не повредила. Дом Хейнзов обыскали, но ничего особо интересного не нашли. Если вы думали, что Биллу известно, где миссис Мелтон…
– Я не знаю, что я думал! – раздраженно перебил Мелтон. – А что полиция собирается обыскивать дом, вы уже говорили. Это все новости?
– Нет… – замялся я. – Мне тут кошмар приснился… Точнее, женская сумочка, увиденная сегодня утром в доме на Честер-лейн. Там было довольно темно, дубы-то совсем рядом, и я про нее забыл.
– Какого цвета сумочка? – Голос Мелтона казался натянутым, точно кожа на барабане.
– Темно-синяя или черная – говорю же, там света не хватало.
– Вам придется за ней вернуться! – рявкнул Мелтон.
– Зачем?
– Затем, что за это, помимо всего прочего, я плачу вам пятьсот долларов.
– У перечня услуг, выполняемых за пятьсот долларов, задумай я его составить, наверняка имелся бы предел.
– Слушай, парень, я многим тебе обязан, но забрать сумку – твоя работа, так что изволь постараться!
– Возможно, на крыльце караулит свора копов или же там тихо, как в курятнике на закате. Ни первый, ни второй вариант мне не нравится. А глендейлским домом я вообще сыт по горло.
Мелтон не издал ни звука, и я, вздохнув поглубже, нанес второй удар:
– Тем более, мне кажется, вам известно, где ваша жена. Гудвин столкнулся с ней в отеле «Олимпия», а несколько дней назад получил от нее чек. Вы встретили его на улице и пусть не напрямую, но помогли тот чек обналичить. Да вы сами все знаете, а меня наняли, чтобы заново прошел по следам Джулии и проверил, хорошо ли их замели.
Тишина в трубке стала гробовой, а потом послышался тихий бесстрастный голос Мелтона:
– Ладно, Далмас, ваша взяла. С чеком вы верно разобрались: нас действительно шантажировали. Однако я не знаю, где жена. Правда не знаю… А сумку нужно забрать. Как насчет семисот пятидесяти долларов?
– Вот, уже лучше, гораздо лучше! Когда я смогу их получить?
– Сегодня, если согласны на чек. Наличными я сейчас наберу от силы долларов восемьдесят.
Я замялся и почувствовал, как мое лицо расплывается в ухмылке.
– Ладно… Договорились. Если копы не устроили слет в Глендейле, сумку я принесу.
От облегчения Мелтон чуть ли не присвистнул:
– Где вы сейчас?
– В Асузе, – соврал я. – На Честер-лейн буду минут через тридцать.
– Уверен, что смогу оправдать ваше доверие, – во второй раз с момента нашего знакомства заявил Мелтон. – Впрочем, Далмас, вы увязли в этом деле по самое некуда!
– Ну, мне не привыкать, – отозвался я и повесил трубку.
7. Козлы отпущения
Я поехал на бульвар Чеви-Чейз, а затем к Честер-лейн. Поворот привел меня к новому дому, что стоял напротив бунгало Гудвина. Вокруг ни малейших признаков жизни: ни машин, ни постов полиции. Такой шанс упускать не следовало, равно как и другой, особого оптимизма не внушавший.
Подрулив к гаражу нового дома, я поднял оказавшуюся незакрытой дверь, поставил машину, выскользнул на улицу – все беззвучно, будто за мной охотились индейцы. Решив использовать растущие на заднем дворе дубы в корыстных целях, я спрятался за самым большим из них, сел на траву и глотнул виски.
Время превратилось в тягучий сироп. Я подозревал, что к мистеру Гудвину пожалуют гости, но когда именно – не знал. Долго ждать не пришлось.
Минут через пятнадцать среди деревьев на Честер-лейн мелькнул силуэт автомобиля. Фары не горели, что обнадеживало. Урчание мотора затихло где-то поблизости, негромко хлопнула дверца, и из-за угла показалась тень, бесшумная и совсем маленькая. Хм, тень Говарда Мелтона была бы на добрый фут выше, да и за такое короткое время он явно не успел бы приехать из Беверли-Хиллз.
Тень метнулась к черному ходу, распахнула дверь и исчезла во мраке – еще гуще и непрогляднее уличного. Я поднялся, по мягкой влажной траве скользнул на веранду мистера Гудвина, оттуда – на кухню и, замерев, обратился в слух. Только слушать было нечего: в доме царила тишина. Я вытащил пистолет и, стараясь не делать глубоких вдохов, зажал рукоять в ладони. А потом случилось нечто странное: под навесной дверью в гостиную появилась полоска света. Тень включила свет! Хм, как неосмотрительно с ее стороны. Я пересек гостиную и распахнул створку. Через арку гостиной свет хлынул в столовую, и я направился туда же. Зря, ох зря.
Один шаг за арку, и сзади раздался голос:
– Брось пушку и иди дальше.
Я взглянул на «тень»: невысокая, довольно миловидная, а пистолет держит очень ровно и уверенно.
– Умником тебя не назовешь, – заметила она, – правда?
Я разжал пальцы, и пистолет скользнул на пол. Сделав четыре шага, я обернулся и покачал головой:
– Нет, не назовешь.
Женщина промолчала и к брошенному стволу не притронулась. Медленно отступая, она поворачивалась до тех пор, пока не оказалась лицом ко мне. Только я смотрел не на нее, а на парчовое кресло со скамеечкой, на которой по-прежнему покоились ноги в белых парусиновых туфлях. Мистер Ланселот Гудвин не изменил расслабленной позы. Левая рука возлежала на парчовом подлокотнике, правая свисала, едва не касаясь маленького пистолета на полу. Капелька крови на подбородке потемнела и засохла, а на лице появилась восковая бледность.
Я перевел взгляд на женщину: на ней были отглаженные синие брюки, двубортный жакет, заломленная набок шляпка, а волосы не просто рыжие или цвета красного дерева… Длинные, завитые на концах, они отливали синевой. Ясно, крашеные. На щеках горел второпях нанесенный румянец. Рыжая навела на меня пушку и улыбнулась, недобро так улыбнулась.
– Здравствуйте, миссис Мелтон. Похоже, вы далеко не впервые держите в руках пистолет.
– За тобой кресло. Сейчас ты сядешь, уберешь руки за голову и постараешься не шевелиться. Это очень важно, никаких фокусов! – Рыжая осклабилась, продемонстрировав не только зубы, но и десны.
Я послушался, и улыбка тут же сползла с решительного, хотя и вполне миловидного личика.
– Нужно подождать. Это важно. Ты наверняка и сам догадываешься насколько.
– В гостиной пахнет смертью, – заметил я. – Полагаю, это тоже важно.
– Просто подожди, шутник.
– В Калифорнии женщин больше не вешают, – напомнил я. – Но два трупа куда серьезнее одного. Лет на пятнадцать серьезнее. Подумай как следует.
Рыжая не ответила. Пистолет в маленькой ручке даже не дрогнул. Этот пистолет был потяжелее, чем якобы выпавший из руки Ланса Гудвина, но особых проблем у дамы не вызывал. Она прислушивалась к звукам, доносящимся с улицы, а на меня внимания почти не обращала. Равнодушные минуты сменяли одна другую, и у меня заболели руки.
