Негр, вероятно, сейчас звонил администратору.
Отель представлял собой белую оштукатуренную громадину в мавританском стиле с резными светильниками и финиковыми пальмами на входе. Вход располагался во внутреннем углу буквы «Г», к нему вели мраморные ступени под аркой, выложенной калифорнийской мозаикой.
Швейцар открыл мне дверь, и я вошел. По своим размерам вестибюль только немного уступал стадиону «Янки». Под бледно-голубой ковер, вероятно, подстелили резиновую губку. Он так пружинил, что у меня возникло праздное желание лечь и покататься по полу. Я подошел к стойке, облокотился и уставился на бледного тощего портье с такими тонкими усиками, что они поместились бы под ногтем. Приглаживая их, он смотрел поверх моего плеча на кувшин для масла из сказки про Али-Бабу, способный вместить тигра.
– Мисс Хантресс у себя?
– Как мне вас представить?
– Мистер Марти Эстель.
Ход не лучше, чем неудачная попытка в гараже. Администратор потянулся к чему-то левой ногой. Голубая позолоченная дверь в конце стойки распахнулась, оттуда появился здоровяк с рыжеватыми волосами, в обсыпанном сигарным пеплом жилете. Он лениво оперся о стойку и уставился на кувшин Али-Бабы, словно прикидывал, можно ли воспользоваться им как плевательницей.
Портье повысил голос:
– Вы мистер Марти Эстель?
– Я от него.
– Есть разница, не находите? А как ваше имя, сэр, позвольте спросить?
– Спросить-то можно, – ответил я. – Вот только ответа можно не дождаться. Такие у меня инструкции. Простите мое упрямство и прочее.
Ему явно не нравились мои манеры. Явно не нравился я сам.
– Боюсь, я не могу сообщить о вас мисс Хантресс, – произнес он холодно. – Мистер Хокинс, нужна ваша помощь.
Рыжеватый оторвал взгляд от кувшина и скользнул вдоль стойки, пока не оказался от меня на расстоянии удара дубинкой.
– Да, мистер Грегори? – зевнул он.
– А не пошли бы вы куда подальше? – сказал я. – Вместе с вашими подружками.
Хокинс ухмыльнулся:
– Идем в мой офис, приятель. Разберемся, что к чему.
Я последовал за ним в собачью конуру, из которой он вышел. Внутри помещались малюсенький стол, два кресла, плевательница и открытый ящик с сигарами. Хокинс примостил зад за край стола и дружески ухмыльнулся:
– Не вышло по-хорошему, приятель? Я местный детектив. Выкладывай.
– Иногда играешь по-хорошему, иногда – по-плохому. – Я вытащил бумажник и показал ему значок и копию лицензии, закатанную в целлулоид.
– С тобой все ясно, – кивнул он. – Надо было идти сразу ко мне.
– Конечно, только кто ж знал? Мне нужно увидеть эту девицу. Она меня не знает, но у меня к ней дельце, о котором лучше не болтать.
Он сдвинулся на полтора ярда вбок и переместил сигару во рту, продолжая смотреть мне в правую бровь:
– Что за шуточки? Зачем ты пытался подмаслить ниггера в гараже? Деньги жгут карман?
– Может, и так.
– Я сговорчивый, – заметил он, – но я должен защищать постояльцев.
– Вижу, у тебя почти закончились сигары, – сказал я, заглянув в ящик, в котором их лежало примерно штук девяносто. Вытащив парочку, я вдохнул аромат, подложил под сигары десятидолларовую купюру и засунул их обратно.
– Похоже, мы сработаемся. Чего тебе надо?
– Скажи ей, что я от Марти Эстеля. Она меня примет.
– Не хотелось бы вылететь отсюда.
– Не вылетишь. За мной стоят большие люди.
Я протянул было руку к ящику, но он оттолкнул ее.
– Попробую. – Он снял трубку, попросил соединить его с номером восемьсот четырнадцать и замычал. Мычал он, как больная корова. Внезапно Хокинс подался вперед, просиял и проворковал в трубку:
– Мисс Хантресс? Это Хокинс, детектив. Хокинс, да. Хокинс. Понимаю, вы встречаете много людей, мисс Хантресс. У меня в офисе сидит джентльмен, который хочет передать вам послание от мистера Эстеля. Мы не пустим его без вашего разрешения, потому что он отказывается назвать свое имя… Да, Хокинс, детектив, мисс Хантресс. Да, он сказал, что вы его не знаете, но выглядит он, на мой вкус, вполне прилично. Хорошо, огромное спасибо, мисс Хантресс. Направляю его к вам.
Он отключился и нежно похлопал трубку.
– Не хватало только закадровой музыки, – заметил я.
– Можешь подниматься, – мечтательно протянул Хокинс, рассеянно нашарил ящик и вытащил свернутую купюру. – Аппетитная штучка, – промолвил он мягко. – Всякий раз, вспоминая эту дамочку, чувствую необходимость прогуляться вокруг квартала. Пошли.
Мы вернулись в вестибюль, Хокинс подвел меня к лифту и втолкнул внутрь.
Пока закрывалась дверь, я заметил, что Хокинс направился к выходу – вероятно, совершить моцион вокруг квартала.
Внутри кабины был ковер, зеркала и приглушенное освещение. Я поднимался мягко, словно ртуть в термометре. Двери с шелестом разошлись, и, ступая по мягкому мху, которым они выложили пол в коридоре, я подошел к двери с номером восемьсот четырнадцать и нажал на кнопку. Внутри прозвенели колокольчики, и дверь открылась.
На ней было выходное платье из бледно-зеленой шерсти и маленькая шляпка набекрень, сидевшая на ухе, словно бабочка. Глаза широко расставлены, в глазах светился ум. Они были цвета небесной лазури, а волосы темно-рыжие, словно приглушенный, но все еще опасный огонь. Слишком высокая, чтобы выглядеть куколкой. Щедро подкрашенная в нужных местах, сигарета в мундштуке длиной около трех дюймов, направленная на меня. Она не производила впечатления бывалой дамочки, прошедшей огонь и воду, но явно многое повидала в жизни и извлекла из увиденного уроки.
Девушка окинула меня холодным взглядом:
– Что за послание, кареглазый?
– Я бы сперва вошел, – ответил я. – Не привык разговаривать стоя.
Она равнодушно рассмеялась, и я скользнул за кончиком ее сигареты в длинную, довольную узкую комнату, в которой было много красивой мебели, много окон, портьер, много всего. Большое полено горело за экраном газового камина. На полу перед розовым диваном лежал шелковый восточный ковер, рядом на низеньком столике стояли скотч, содовая, лед в ведерке – все, что нужно, чтобы мужчина почувствовал себя как дома.
– Можете выпить, – сказала она. – Похоже, вы не привыкли разговаривать без стакана в руке.
Я сел и потянулся к бутылке. Девушка опустилась в глубокое кресло, скрестив ноги. Я вспомнил Хокинса, совершающего моцион вокруг квартала. Пожалуй, в чем-то он был прав.
– Итак, вас прислал Марти Эстель, – начала она, отказавшись от выпивки.
– В глаза такого не видел.
– Так я и думала. Что за шуточки, оборванец? Марти оценит, что ты воспользовался его именем.
