Я заглянул в шкаф. Теперь дверца свободно открывалась. На плечиках висела красивая женская одежда. Его вдавили внутрь шкафа, прижали дуло к груди, – очевидно, при этом его руки были подняты вверх. А затем пристрелили, и, кем бы ни был убийца, у него не хватило времени или силы, чтобы плотно закрыть дверцу. Или он был напуган и просто подвинул кровать к шкафу, оставив все как есть.
Что-то блеснуло. Я поднял с пола маленький автоматический пистолет двадцать пятого калибра, из тех, что таскают в дамских сумочках, его рукоятка была инкрустирована слоновой костью и серебром. Я опустил пистолет в карман. Почему-то мне показалось это забавным.
Я не стал прикасаться к Джеральду. Он был мертв, как Джон Д. Арбогаст, и даже мертвее. Я не стал закрывать дверцу и прислушался, затем вернулся в гостиную и запер дверь спальни, привычным движением обтерев ручку.
В замке звякнул ключ. Хокинс вернулся проверить, что меня задержало. Он использовал запасной ключ.
Я потягивал виски, когда он вошел.
В гостиной он встал, широко расставив ноги, и недобро уставился на меня.
– Я видел, как Эстель и его громила ушли, – сказал он. – А тебя не видел. Поэтому поднялся. Я должен…
– Ты должен охранять постояльцев, – закончил я за него.
– Да, я должен охранять постояльцев. Тебе нельзя здесь находиться, приятель. Особенно если хозяйки нет в номере.
– А Марти Эстелю и его громиле, значит, можно.
Он подошел ближе. В глазах застыло недоброе выражение. Вероятно, оно было там всегда, но я заметил только сейчас.
– А ты что, против? – спросил он.
– Мне-то что, каждый зарабатывает как может. Выпей.
– Это не твоя выпивка.
– Мисс Хантресс угощает. Мы с ней приятели. И с Марти Эстелем. Мы все тут приятели. Хочешь к нам?
– Ты меня не разыгрываешь?
– Выпей и забудь.
Я налил виски в стакан. Он взял его.
– Только бы никто не унюхал, – сказал он.
– Хм.
Он пил медленно, перекатывая виски на языке.
– Отличный скотч.
– Должно быть, не в первый раз его пробуешь?
Хокинс хотел было вспылить, но передумал.
– Черт, тебе бы все шутить. – Он допил, поставил стакан, вытер губы огромным мятым носовым платком и вздохнул. – Что ж, надо уходить.
– Я готов. Думаю, она не скоро появится. Ты видел, когда они уходили?
– Она ушла вместе с приятелем. Уже давно.
Я кивнул. Мы направились к двери, и Хокинс проследил, чтобы я вышел из номера. Следил он за мной и в вестибюле, и на улице. Но за тем, что осталось в спальне мисс Хантресс, не уследил. Я гадал, вернется ли он в номер. Если вернется, бутылка скотча наверняка его притормозит.
Я сел в машину и поехал домой, собираясь позвонить Анне Халси. Наше участие в этом деле закончилось. На сей раз я аккуратно припарковался у бордюра. Мое веселье куда-то улетучилось. Я поднялся на лифте, открыл дверь и зажег свет.
Белоносый сидел в моем лучшем кресле, держа незажженную коричневую самокрутку, скрестив костлявые колени, на которых лежал «вудсмен». Он улыбался. Видал я улыбки и поприятнее.
– Эй, приятель, – протянул он, – когда ты починишь эту дверь? Сам закроешь? – Несмотря на певучесть, голос был неживой.
Я закрыл дверь и стоял, глядя на него через комнату.
– Итак, ты пришил моего напарника, – сказал он, медленно встал, медленно пересек комнату и приставил свой двадцать второй калибр к моему горлу.
Его растянутый улыбкой тонкий рот ничего не выражал, как и его восковой нос. Он спокойно сунул руку мне под мышку и вытащил «люгер». Теперь я мог спокойно оставлять пистолет дома. После того, как он побывал в руках у всех, кому было не лень у меня его отобрать.
Белоносый отступил назад и снова сел в кресло.
– Спокойно, – промолвил он почти нежно. – Садись, приятель. Никаких резких движений. Вообще никаких движений. Тебе до меня не допрыгнуть. Часики тикают, а мы ждем, когда придет наше время.
Я сел и уставился на него. Любопытный тип. Я облизал сухие губы.
– Ты же говорил, у него пушка без бойка, – сказал я.
– Говорил. Он надул меня, мелкий сукин сын. А еще я говорил тебе держаться подальше от молодого Джитера. Теперь это не важно, я пришел из-за Шустряка. Ну не дурак ли я? Возиться с этим недоумком, вечно таскать его за собой и позволить его пришить. – Он вздохнул и добавил: – Он был моим младшим братом.
– Я его не убивал.
Его улыбка стала шире. Она и без того не сходила с его лица, только углы губ чуть приподнялись.
– Неужели?
Он снял «люгер» с предохранителя, аккуратно положил его на подлокотник справа и полез в карман. То, что он вытащил оттуда, заставило меня похолодеть, как пакет со льдом.
Это была металлическая трубка, темная и грубая, около четырех дюймов в длину со множеством просверленных мелких отверстий. Он переложил «вудсмен» в левую руку и принялся преспокойно навинчивать трубку на ствол.
– Глушитель, – сказал он. – Вы, умники, таких не признаете. Но его хватит для трех выстрелов. Мне ли не знать, я сам его делал.
Я снова облизнул губы.
– Для одного, – сказал я. – А потом заклинит затвор. Кажется, эта штуковина из чугуна? Еще и руку оторвет.
Он улыбнулся своей восковой улыбкой, медленно и любовно навинчивая трубку, закрепил и откинулся назад.
– Только не этот. У него внутри стружка, и его хватит на три выстрела. Затем придется сменить набивку. Давления недостаточно, чтобы заклинить затвор. Как ты? Я хочу, чтобы тебе было хорошо.
– Лучше не бывает, чертов садист, – сказал я.
– Ляжешь в кровать и ничего не почувствуешь. Я убиваю аккуратно. Думаю, Шустряк ничего не почувствовал. Ты свалил его наповал.
– У тебя проблемы со зрением, – усмехнулся я. – Его уложил шофер из «смит-вессона» сорок пятого калибра. Я даже не стрелял.
– Как же, как же.
– Ладно, все равно ты мне не поверишь, – сказал я. – А зачем ты прикончил Арбогаста? Ничего себе аккуратное убийство! Его пристрелили за столом, стреляли трижды из двадцать второго калибра, и он упал на пол. Уж он-то чем успел насолить твоему убогому братишке?
Внезапно он вскинул пистолет, продолжая улыбаться.
– А ты не из робкого десятка, – промолвил он. – Что еще за Арбогаст?
И тогда я ему рассказал. Медленно и подробно, не упустив ни единой детали. Я многое ему рассказал. И чем дальше я говорил, тем больше ему становилось не по себе. Его глаза, словно колибри, метались туда-сюда.
– Я знать не знаю никакого Арбогаста, приятель, – медленно промолвил он. – И я сегодня не убивал никаких толстяков.
